Вся история природно-очаговых болезней — это, строго говоря, цепь взаимных столкновений экологии людей, переносчиков и возбудителей заболеваний, и, как читатель уже знает из нашего рассказа, красной нитью через них проходил именно вопрос о влиянии человеческой деятельности, связанной с проникновением человека в новые среды и с теми изменениями, которые он при этом вызывал.
Это необязательно освоение новых, ранее не заселенных районов, передвижение десятитысячных армий или грандиозные стройки, такие, как прорытие Панамского канала. Конечно, в подобных предельных ситуациях следствие от причины отделяет короткий промежуток времени, и их взаимосвязь каждому ясна с первого взгляда. Службы здравоохранения с ними, как правило, уже считаются. Не случайно, например, намного впереди строителей Байкало-Амурской магистрали шли отряды паразитологов, зоологов и медработников, и, прежде чем на будущую трассу линии вывести мощную современную строительную технику, эти места исходили вдоль и поперек специалисты с фланелевыми флагами для сбора клещей или с разными ловушками для паразитических насекомых и капканами для мелких млекопитающих: все это необходимо тщательно обследовать, чтобы выявить существующую и возможную опасность для здоровья людей, которую коварно таит в себе неведомый край. А ведь речь идет не только о безопасности и здоровье строителей, но и о тех, кому предстоит в этих местах в дальнейшем жить и работать, для кого край этот станет отчим домом.
Однако гораздо сложнее ситуации, когда вторжение человека в природу не столь очевидно и когда результат может сказаться не сразу, а через много лет. Иногда человеческое вмешательство и не сопровождается какими-то техническими разрушениями или преобразованиями внешней среды — человеку достаточно просто изменить свои обычаи, большей частью под давлением социально-экономических факторов. Можно привести несколько примеров из разных частей света.
В 1957 г. в индийском штате Карнатака (прежнее название Майсур) вспыхнула эпидемия ранее неизвестной там болезни — энцефалита. Заболевали прежде всего люди, жившие в деревнях вблизи тропического девственного леса, причем многие из них умирали. За изучение инфекции взялся научно-исследовательский центр вирусологии в Пуне. Его работники выделили возбудителя этой «новой» болезни — им оказался вирус, сходный с возбудителем клещевого энцефалита, и его назвали вирусом лихорадки Киасанурского леса. В этом лесу исследователи обнаружили не только инфицированных клещей Haemaphysalis spinigera, но и больных обезьян, причем внешние признаки их болезни и гибели были такие же, как и у человека. Инфекция свирепствовала и в последующие годы, продолжалось и ее изучение. Нас же в данном случае прежде всего будет интересовать, как эпидемиологи объяснили внезапное появление «новой» инфекции среди людей, если было ясно, что в лесу среди обезьян вирус циркулировал с незапамятных времен. Объяснение простое. Оказалось, что в районе первоначального очага инфекции численность населения за последнее десятилетие увеличилась более чем вдвое (!). Хотя традиционный жизненный уклад местных жителей и характер их повседневной и сезонной сельскохозяйственной работы не претерпели коренных изменений, нехватка земельных угодий заставила людей выгонять пасущийся домашний скот на окраину леса. Так появился новый источник крови для клещей, и вскоре численность их значительно возросла. К тому же многие жители окрестных деревень начали зарабатывать себе на жизнь рубкой леса для продажи — тем самым увеличился контакт человека с клещами. И наконец, участки, где был вырублен лес, быстро зарастали кустарниками, обеспечивавшими более благоприятные микроклиматические условия для развития клещей, чем первозданный лес. Большое количество клещей + более интенсивная циркуляция вируса + новые возможности контакта людей с клещами = эпидемия «новой» болезни, которая и в течение всех последующих лет оставалась серьезной проблемой.
