Суворов пришел в себя через минуту от жгучей боли под ребрами. Капли дождя падали на лицо и стекали по лбу. Галстук на резинке душил его. Он расстегнул верхнюю пуговицу кителя, уже пропитавшегося кровью, и услышал, как где-то за домом дважды свистнул майор из Москвы. Тут же во весь рост поднялся водитель и метнул пластиковую бутылку с маслом в сторону дальних деревьев. Бутылка перевернулась в воздухе, горящая тряпка, торчавшая из горлышка, едва не погасла. Лейтенант закрыл глаза, а, когда снова открыл их, зажмурился от яркого света. Бутылка ударилась о плиты, которыми была вымощена дорожка к дому. Разлившееся масло вспыхнуло.
От дальнего дерева отделился темный контур человеческой фигуры. Мужчина на секунду замешкался, решая, что делать дальше, и вскинул карабин. Но со стороны забора послышались хлопки пистолетных выстрелов. Стрелок выронил карабин, согнулся пополам и упал. Лейтенант почувствовал, как его переворачивают на спину, расстегивают китель.
Когда подошел Девяткин, водитель стоял на коленях перед лейтенантом, прислушиваясь к дыханию раненого. Он поднял голову, показал пальцем на Суворова и сказал:
– Я вызвал «Скорую». Скоро приедут. Вы были в доме? Чего там?
– Убитая женщина и, наверное, ее муж, черт его знает. Один из ваших ранен. Второй, который лежит на крыльце, убит наповал. Ну, еще этот черт с карабином… Он готов. Я старался стрелять по ногам, но… У моего пистолета ствол во время выстрела задирает.
– Вам, товарищ майор, умыться надо. Вы весь… Ой, смотрите! – Водитель показал пальцем в сторону дома.
Обернувшись, Девяткин увидел, как человеческая тень легла на переднюю стену, рванулась вперед и пропала за углом.
Дорис надела очки и продолжила чтение, с трудом разбирая неряшливый почерк. «Встретил на лестничной площадке Уткина. Сказал ему: «Роль генерала Хлудова в пьесе «Бег» – твоя. Даже вывешивать отдельного приказа не стану. Свой экземпляр пьесы возьми у секретаря. Через две недели начнем читку». Уткин ответил: «Кого я могу играть в таком состоянии? Только старика, больного раком». Я замер и вытаращил глаза, сыграл неподдельное удивление. Он принял мою игру за чистую монету, нахмурился: «Ты разве не знаешь, что я смертельно болен?» Я продолжал таращить глаза, а он поплелся дальше. Я посмотрел ему вслед и подумал, что Уткин сильно сдал за последнее время. Постарел лет на двадцать. Он долго не протянет».
Следующая запись, тоже без даты. «Уже на улице фонари зажгли, когда ко мне в кабинет зашла Верочка из второго состава спектакля «Варвары». Встала у двери, мнет пальцами поясок платья, стесняется спросить, получит ли роль в новой постановке. Я нахмурился, не поднимая взгляда от бумаг, спросил нарочито грубым голосом: «Ну, чего тебе надо?» Она вся зарделась, уже повернулась, чтобы выбежать из кабинета, но я остановил ее. А дальше и без слов понятно… Это произошло на старом кожаном диване. Это должно было произойти уже давно. Но я все тянул, ждал, когда спелый плод сам упадет в руки.
