Когда «Небоскреб» пришел в Сан-Франциско, был устроен «пир». Мы решили увековечить это событие и праздновать его ежегодно. К Фэггу, конечно, это не относилось. Он ведь был палубным пассажиром, а вы сами понимаете, раз уж сошли на берег, надо каждого немножечко поставить на свое место. Но в тот день старик Фэгг, как мы его прозвали, — кстати, ему было всего-навсего двадцать пять лет — просто уморил нас. Он, видите ли, воображал, что сможет дойти пешком до Сакраменто, и отправился в поход. Мы же, остальные, прекрасно провели время, потом пожали друг другу руки и разошлись кто куда.
Боже мой! Прошло каких-нибудь восемь лет, и многие из тех, чьи руки соединялись тогда в дружеском пожатии, теперь сжимали их в кулаки или шарили украдкой друг у друга в карманах. На следующий год обеда мы не устраивали, это я знаю наверное, потому что молодой Баркер клялся, что нипочем не сядет за стол с таким подлецом, как Миксер, а Ниблс, который, бывало, занимал в Вальпарайсо деньги у молодого Стабса, работавшего тогда официантом в ресторане, теперь не желал встречаться с подобной публикой.
Купив в 1854 году несколько акций «Шахты Койот» в Маггинсвилле, я задумал съездить туда и посмотреть, что там делается. Остановился я в «Эмпайр-отеле» и, пообедав, взял лошадь, объехал весь город и отправился к месту разработок. Мне посоветовали обратиться к одному из тех молодчиков, которых газеты обычно называют «наш сведущий информатор» и которым в немноголюдных общинах по молчаливому согласию предоставляется право отвечать на все вопросы. Привычка позволяла ему разговаривать во время работы без всякого ущерба как для дела, так и для беседы. Он познакомил меня с историей заявки и добавил:
— Понимаете, незнакомец (он обращался к поднимавшемуся прямо перед ним береговому откосу), золото на этой заявке мы добудем (тут его кирка поставила запятую), но прежний вла-де-лец (это слово появилось на свет божий вместе с острым концом кирки) был человек нестóящий (сильный удар киркой в знак точки). Новичок в этом деле, здешние ребята живо оттягали у него заявку. — Конец фразы был обращен к шляпе, которую он снял, чтобы вытереть свое мужественное чело красным шелковым платком.
Я спросил, кто был прежний владелец.
— Его звали Фэгг.
Я отправился к Фэггу. Он немного постарел и стал еще невзрачнее. «Пришлось здорово поработать, — говорил Фэгг, — сейчас дела идут так — ни шатко, ни валко». Он мне очень тогда понравился, и я даже отнесся к нему довольно покровительственно. Потому ли мне захотелось приласкать его, что я уже переставал доверяться таким людям, как Рэтлер и Миксер, говорить здесь, пожалуй, не стоит.
