— Потому что я был бы виновником этого, — объяснил он, взглянув на нее. — Это дело вас не затрагивало, вы действовали только по доброте своей.
— Почему вы так уверены, что оно меня не затрагивало, принц? — как бы невзначай спросила Нелла.
В это время больной сделал движение, и девушка бросилась к нему, чтобы успокоить. От изголовья кровати она еще раз посмотрела на принца Ариберта, и взгляды их встретились. Нелла все еще была в своем дорожном костюме, поверх которого был повязан белый бельгийский передник. Большие темные круги, след усталости и бессонницы, окружали ее глаза, а щеки, как показалось принцу, ввалились и похудели, волосы густыми прядями спускались ей на уши. Не отвечая на ее вопрос, Ариберт смотрел на нее грустным и пристальным взглядом.
— Я думаю, мне следует отдохнуть, — проговорила она наконец. — Вы ведь знаете все насчет лекарства?
— Спите спокойно, — сказал он, бесшумно открывая перед ней дверь.
Он остался один с Евгением. Была его очередь дежурить. Они все еще ожидали какого-нибудь странного и внезапного визита, штурма или вылазки со стороны Жюля. Раксоль спал в гостиной нижнего этажа, заключенная наверху мисс Спенсер вела себя удивительно тихо и спокойно: она не проявляла никакого любопытства, покорно принимала от Неллы пищу и не задавала вопросов. Старая служанка уходила на ночь к себе домой, куда-то на окраины города, недалеко от гавани.
Час за часом Ариберт молчаливо сидел у постели племянника; время от времени он напряженно всматривался в его неподвижное, осунувшееся лицо, как бы стараясь разгадать тайну, скрывавшуюся за этой непроницаемой маской. Ариберта мучила мысль, что, если бы он мог хотя бы полчаса, хоть четверть часа разумно поговорить с принцем Евгением, то многое бы стало ему ясно, многое бы могло быть предотвращено, но он сознавал, что ожидать подобного разговора от Евгения совершенно невозможно, пока горячка не оставит его.
Время тянулось, надвигалась полночь. Приведенный в нервное состояние напряженной атмосферой, которая всегда окружает опасно больного, принц Ариберт все больше и больше отдавался во власть неопределенных, но томительных опасений. В его уме теснились самые роковые предположения. Он думал о том, что было бы, если бы по какой-нибудь несчастной случайности Евгений умер на этой постели, — в каком свете он тогда представил бы дело Познани императору, как бы он мог оправдаться? Он уже видел себя заподозренным в убийстве, осужденным… его ведут на эшафот, его — принца крови!.. Событие, подобных которому Европа не знала уже более века! Он снова и снова вглядывался в больного, и ему чудилась смерть в каждой заострившейся черте этого измученного лица. Он едва сдерживался, чтобы не закричать…
