— О, значит, ты меня понимаешь? — обрадовался Монжёз.
Тогда художник прибавил с самым непринужденным видом:
— Такому изящному, умному, красивому мужчине, как ты, не трудно встретить какую-нибудь хорошенькую девушку, которая отнесется к нему горячо, а не как льдина.
— Безусловно, — сказал Монжёз, не замечая, что он таким образом делает полупризнание.
После этого он замолчал. «Неужели этот болван ни слова не скажет мне о своей белокурой Венере?» — подумал Либуа, раздосадованный такой скромностью.
Монжёз молчал, предаваясь размышлениям.
— Скажи, пожалуйста… — проговорил он, наконец.
— Что?
— Тебе было весело у нас вчера за обедом? Моя жена должна была показаться тебе довольно скучной, будь откровенным.
— Сказать, что она была очень весела, я, конечно, не могу. Но я учитываю обстоятельства. Во-первых, жена твоя еще не оправилась от утреннего недомогания, к тому же прошло всего два месяца с тех пор, как она потеряла отца. И каким ужасным образом! А почему ты задаешь мне такой вопрос?
— Потому что, если ты сумеешь сохранить тайну, я вознагражу тебя за вчерашний обед.
— Каким образом?
— Пригласив тебя позавтракать с некоей особой, которая гораздо веселее…
— О, ветреник! — засмеялся Либуа.
— Ты поставь себя на мое место. Я живой человек. Хоть жена и обожает меня, но платонических отношений мне недостаточно.
— Повторяю тебе, что нахожу это естественным и извинительным. Если бы было иначе, я назвал бы тебя простофилей.
— Так ты обещаешь хранить молчание?
— О, я буду нем как рыба, будь спокоен. Глупо спрашивать, хорошенькая ли она…
— Красота противоположная красоте моей жены, но не менее совершенная.
— Брюнетка? — продолжал расспросы Либуа, добиваясь того, чтобы Монжёз расставил все точки над «i».
— Нет, блондинка… а сложена, мой друг, как дивно сложена! Сама Венера не могла быть совершеннее, — с энтузиазмом проговорил маркиз.
«И это он мне рассказывает?» — подумал живописец, уже успевший изучить красоту дамы с помощью телескопа.
— Настоящее сокровище, — продолжал расписывать Монжёз.
— И ты, как и все, кто обладает сокровищами, держишь его в тайном убежище? Впрочем, это нелишняя предосторожность.
Последние слова покоробили маркиза, и он ответил сухим тоном:
— У меня вовсе нет необходимости скрывать эту женщину. Любовь, которую я сумел внушить госпоже Вервен, заставляет ее предпочитать уединение, нарушать которое позволено лишь мне одному.
Можно себе представить радость Либуа, когда он услышал имя красавицы.
