Монжёз кислым тоном произнес:
— Не люблю, когда меня держат за дурака.
Художник понял, что Легру вновь устроил какую-нибудь мистификацию в отношении своей жертвы. Он уже собрался сменить тему разговора, когда Монжёз, разгорячившийся при воспоминании о Легру, проговорил с глубочайшим презрением:
— Бывают ведь люди, которые рождаются идиотами и остаются ими на всю жизнь.
— О да! — ответил Либуа с абсолютной искренностью, которая не польстила бы хозяину, если бы он догадался, что эти слова относятся к нему.
— Этот Легру, — продолжал маркиз, — родился болваном, им и умрет. Я люблю шутки, как и всякий другой, но только если они не переходят все границы!
«Легру зашел слишком далеко», — подумал Либуа.
— Если бы ты знал чудовищную выдумку Легру по поводу бегства Ренодена! Это все равно что сказать кому-нибудь, что он последний из кретинов.
— Расскажи, пожалуйста.
Маркиз готов был начать рассказ, как вдруг воскликнул:
— Это же просто глупо! Я прихожу в бешенство при мысли, что Легру осмелился выдумать такое! И думал, что я поверю! Неужели я похож на легковерного глупца?
В ту минуту, когда было произнесено имя нотариуса, за жалюзи обрисовалась тень. Очевидно, кто-то хотел подслушать разговор. Между тем маркиз решил сменить тему.
— Нравится ли тебе комната? — спросил он. — Чтобы не ходить по коридорам, ты можешь выбираться через окно. Оно на высоте одного метра от земли — тебе стоит сделать всего лишь шаг, чтобы очутиться на свежем воздухе. Если тебе вздумается ночью совершить прогулку по парку, это будет весьма удобно. Посмотри сам!
С этими словами он быстро растворил жалюзи. Сделано это было так неожиданно, что подслушивающий их человек не успел скрыться и предстал перед приятелями. Босой, в панталонах и рубашке, распахнутой на груди, густо поросшей волосами, этот гигант держал по лейке в каждой руке.
«Здоровенный малый! Не хотел бы я, чтобы он был моим врагом!» — подумал Поль.
— Ах, это ты, Генёк! — сказал маркиз, узнав садовника.
— Да, господин. Я пришел полить цветы возле стены, — ответил гигант, приподнимая лейки.
— Делай свое дело, — произнес маркиз.
Садовник, вылив воду на герань, удалился медленной, тяжелой поступью, ни разу не обернувшись.
— Он нас подслушивал, — заметил Либуа, когда садовник отошел настолько, что не мог его слышать.
— Любопытство, однако, не входит в число его недостатков, — отозвался маркиз.
— Его выдала тень, которую я заметил за жалюзи в ту минуту, когда ты заговорил о нотариусе.
