Однокурсник Анны Гена Просвирников (одно время он даже кандидатом в женихи числился, правда, недолго — месяца два, потом переключился на более доступный объект) по окончании клинической ординатуры удивил всех. Не остался в Институте хирургии, а уехал «на периферию», правда, не очень-то далеко — в одну из больниц ближнего Подмосковья. В «рядовых» врачах Просвирников проходил недолго — не прошло и двух лет, как его назначили заведующим отделением…
В тридцать лет Просвирников стал главным врачом ЦРБ, районным, так сказать, министром здравоохранения. В институте он так быстро бы не «взлетел», что да, то да. Глядишь, лет через десять при таких темпах областным здравоохранением рулить станет. Да нет, какие там десять? Лет через пять-шесть.
— Я прекрасно понимаю, что вы на меня сердитесь, — мягко перебил Дмитрий Григорьевич. — Но не я же виноват в случившемся. Я никого не оскорблял и ничего не разглашал.
Анна представила, как сидит он сейчас весь такой из себя самодовольный в ординаторской, лыбится, перемигивается с коллегами и наслаждается моментом, как кот, забавляющийся с мышкой. Обольщайся, противный, пока тебе обольщается, только смотри, как бы твоя мышка не оказалась бы скорпионом. Зодиакальный знак, как-никак, ведь родилась Анна шестнадцатого ноября.
Что ж — разговор не получился. Бывает, ничего страшного. Последнее слово за собой можно и не оставлять, это по большому счету ничего не значит, но так хотелось сказать Дмитрию Григорьевичу что-нибудь нехорошее…
— Вы — штопаная душа! — неожиданно вырвалось у Анны.
Так нехорошего человека вряд ли кто-то обзывал. Анна и сама не слышала никогда такого выражения. Оно родилось случайно, путем извлечения из длинной вертевшейся в уме нецензурной фразы двух цензурных слов. С переводом прилагательного из мужского рода в женский и изменением падежа существительного с винительного на именительный, чтобы слова сочетались гармонично.
Дмитрий Григорьевич помолчал несколько секунд, осмысливая услышанное (давать отбой Анна не стала, чтобы он ненароком не подумал, что сумел довести ее до истерики) и сказал:
— Это еще Довлатов писал, что в разговоре с женщиной есть один болезненный момент. Ты приводишь факты, доводы, аргументы, взываешь к логике и здравому смыслу, но неожиданно для себя обнаруживаешь, что ей противен сам звук твоего голоса.
— Мне противен не только звук вашего голоса, но и ваш вид, — подхватила Анна. — Мне противно сознавать, что кто-то может назвать нас словом «коллеги». Мне вообще противно. Очень надеюсь, что это наш последний разговор.
