Темно-серый людской поток иссякал, а нужных мне лиц я так и не увидел в окуляре камеры. Каждый раз, когда заводские ворота со скрежетом разъезжались, у меня было секунд десять, чтобы нажать на спуск и проводить видеокамерой очередного управленца.
Заводские бонзы разъехались – я их всех знал в лицо, но нужных мне подозреваемых не было. И вот наконец в воротах сверкнуло оливково-желтым, и за стеклом новенькой «Ауди» я узнал суровое лицо Стукалова. Спуск камеры был нажат, пленка шла, но в окуляре камеры дрожало и переливалось цветастое пятно: в метре от объектива оказался ребенок – открыв рот, он рассматривал блестящую штуку в моих руках. Я поднял камеру вверх, стал заново ловить картинку, но было уже поздно, в окуляре мелькнул только багажник машины. Я бросился к мотоциклу, кинув камеру в кофр.
Если Стукалов был именно тем, кто видел убийцу с револьвером в руке и до сих пор за четыре дня не сообщил об этом следователю, значит, сам нечист. Либо покрывал кого-то, либо держал его на крючке для своих выгод и уже шантажировал убийцу, вымогая что-нибудь для себя. Так или иначе у этого Стукалова нервы должны быть прочнее обычного – для игры с убийцей. И слух о его кагэбэшном прошлом мог быть правдой.
Минут сорок я тащился за ним из затора в затор, пока не свернули на тихую улицу, потом во двор... Оценив ситуацию, я выскочил на тротуар, ткнул мотоцикл в кусты, выхватил из кофра камеру и, пригибаясь, побежал за притормаживающей «Ауди».
Из-за темноты снимать во дворе было нельзя. Стукалов пристраивал машину, я через детскую площадку бросился к единственному в доме-башне подъезду. Стальная дверь оказалась запертой на домофоне, и мне оставалось только ждать его, а потом войти следом. Камеру я хотел держать в руке, снимая снизу вверх, пока будем идти к лифту: где-нибудь он обязательно оглянется на меня.
Я в ожидании облокотился на металлическую декоративную решетку у дверей. За спиной негромко звякнул в руках Стукалова кодовый ключ, в ответ пикнул домофон, я отсчитал три секунды, нажал на спуск видеокамеры и вошел за ним. Вестибюль был ярко освещен, спина Стукалова мелькнула у лифта и остановилась. Намеренно громко топая по ступеням, чтобы не показаться крадущимся, я поднялся на площадку и остановился за его спиной.
Стукалов вошел в лифт и обернулся. Надо было всего лишь шагнуть за ним, и его портрет был бы моим. В погоне за последней возможностью я шагнул вперед, чиркнув плечами по съезжающимся дверям. Далее все произошло как на площадке для дзюдо. Я услышал, как звякнула и покатилась по полу камера. Моя голова, как в тисках, начала разворачиваться в его ладонях, коленом он ударил мне в пах, я начал вращаться и остановился уже прижатым спиной к нему, с оттянутым вверх подбородком, а на моем горле, под кадыком, появилось что-то холодное и очень острое.
