— Ну, успокойтесь же, дорогая; то, что вы рассказали, вполне естественно! — утешали девушку Полетта и ее муж Бруно.
Среди нас это была единственная супружеская пара. Оба занимались переводами с английского. Они добавили:
— А вы заметили, что за круглым столом люди откровенничают легче, чем за квадратным?
— Вот как? Вы находите?
— Да, при отсутствии углов цепь человеческих симпатий, наш электрический ток, замыкается гораздо прочнее.
— Ну, значит, мы замкнуты меж двух овалов! — жалобно промолвил студент.
— А наш герцог что-то больше не показывается.
— Наверное, учит арфистку играть на флейте, — съехидничал студент.
Он вытащил из-за канапе гитару и начал играть. Зрачки его черных глаз расширились, затмив радужный окоем; грубая холщовая куртка слегка распахнулась, и под ней я увидела расшитый серебром пуловер.
Его совсем не слушали; гости то и дело вставали, чтобы подлить себе багряного напитка из хрустальной чаши. Оба хиппи, не принимавшие участия в общей беседе, жевали тартинки с маслом, поверх которого намазывали толстым слоем какую-то зеленоватую массу, не то из фисташек, не то из гашиша. В ту самую минуту, как мы услышали звук лошадиного галопа, в салон вошел незнакомец; он поцеловал руку герцогине, которая представила его:
— Инженер Сордэ.
Это был высокий седоволосый человек. Его сопровождала хрупкая молодая женщина в бежевом платье и серебристо-розовом боа из перьев, мягко обвивающем шею.
— Добрый вечер, добрый вечер! Мы никак не могли приехать раньше.
Вошла еще одна гостья, окутанная длинным плащом из пятнистого бархата, с тюлевым жабо. Сбросив свое одеяние, она осталась в очень коротеньком платьице, затянутом кожаным поясом с медными шариками-подвесками. Лакюз тотчас принялся перебирать их; пальцы у него были изысканно-тонкие и длинные, но волоски на них жестки, как щетина. Внезапно он оставил свое занятие. Служанка Марьетта вошла в салон с новым подносом. Несомненно, она могла поспорить красотой со всеми находившимися здесь женщинами, но еще и выгодно отличалась от них мягкой, покорной прелестью.
Я забыла сказать, что находился среди нас и один часовщик, человек ученый и крайне самолюбивый, но столь крошечного роста, что он вечно ходил на цыпочках. Высшим наслаждением было для него починить и пустить в ход какие-нибудь старинные часы. Вот и теперь он стоял на лесенке, пытаясь вернуть к жизни громоздкие стенные часы семнадцатого века.
— Да не старайтесь вы так, они заснули навеки!
