– Бывает, – примирительно сказала бабушка Губкина. – Скажешь вслух, что думаешь, а люди переживают.
Елена перекрутила шею, повернулась к окну, скособочилась вся.
– Да ты сама-то не убивайся лишнего. Встанет Верочка, скажешь ей, что никуда уезжать не собираешься.
– Да при чем здесь это, – невесело отмахнулась молодая вдова. – Я тут, похоже, такую тему подняла. Не ко времени.
– Какую это?
Елена подогнула ноги, зажала ладони между колен и, приблизив лицо к Надежде Прохоровне, зашептала:
– Я боюсь, что Вера Анатольевна лишнего сейчас наговорила. Мне надо было выдержать положенное время, потерпеть. Дней сорок или когда ее здоровье совсем поправится. А я с этой банкой чертовой вылезла!
– Про банку я уже все поняла, – кивнула баба Надя. – Что Вера лишнего сказала?
Елена чуть-чуть отстранилась, пытливо, испытующе посмотрела на гостью:
– Вы давно не виделись с Верой Анатольевной?
– Да как сказать, – вильнула баба Надя.
– Для Веры Анатольевны всегда было важным сохранить лицо. Таким людям лучше жить, не давая обещаний впопыхах. Теперь ситуация может стать мучительной и для нее, и для меня. Понимаете?
– Нет.
Елена села прямо, побарабанила пальцами по столешнице:
– Тут так все запутано.
Она никак не могла решиться начать разговор. Правило семьи — у нас не посвящают в тайны посторонних – давило на нее многолетней привычкой, заставляло нервно покусывать губы – слова рвались с языка! – прокручивать в голове множество мыслей. Елена никак осмеливалась на откровенность.
Но необходимость выговориться оказалась важнее наработанных установок.
– Мне противно чувствовать себя приживалкой! – выпалила она вдруг. – Теперь я тут никто, ничто и звать никак!
– Ой ли? – совершенно искренне изумилась Надежда Прохоровна. На ее памяти овдовевших невесток из дому никогда силком не выгоняли. Не положено так, не по-людски, не по-божески.
Или времена так изменились, что вместе с сыном похоронят и все родственные привязанности?..
На глазах Елены показались слезы.
– Да! Я – никто! И я не хочу из-за себя сталкивать Веру Анатольевну и Катарину лбами!
– А Катя-то тут при чем? – продолжала изумляться баба Надя.
– При том, – горько усмехнулась Лена, – что Вера Анатольевна не может в чем-то выделитьтолько одну невестку. Теперь мое пребывание в доме станет нелепым.
– Чего-то я не понимаю.
Но Лена вдруг махнула рукой – ах, оставьте, Надежда Прохоровна! – встала и вышла из кухни.
Обескураженная баба Надя еще раздумывала, как ей быть – уйти или дождаться возвращения хозяйки? – но Лена снова появилась на кухне уже с несколькими листами бумаги, утянутыми в прозрачный файл.
