— А вы можете мне что-то посоветовать, Эдмунд?
— Да, могу. Не пытайтесь остановить события с помощью террора и казней. Если ваше правление будет жестоким сейчас, как раньше, вы окажетесь на пути к гибели. Если вы уступите власть без сопротивления, то можете просуществовать еще века, но если ударите… ваши враги нанесут ответный удар.
Женщина-вампир откинула назад голову и взглянула на потолок. Ей удалось выдавить слабую улыбку.
— Я не могу передать подобный совет эрцгерцогу, — откровенно призналась она.
— Так я и думал, миледи, — очень спокойно подтвердил Эдмунд.
— Вы, люди, обладаете особым родом бессмертия, — с сожалением заметила леди Кармилла. — Вы утверждаете, что ваша религия обещает вам вечную жизнь. Христианство говорит, что вы не должны стремиться к бессмертию, подобному нашему, а мы, тщательно охраняя свои секреты, лишь подтверждаем это. Вам следует взывать о помощи к вашему Христу, а не к нам. Думаю, вы прекрасно понимаете, что при всем желании мы не смогли бы обратить весь мир. Нашу магию нельзя использовать в широких масштабах. Вы огорчены, потому что этот дар никогда не предлагался вам? Вы обижены? Вы хотите стать нашим врагом, потому что не можете стать нашим союзником?
— Вам нечего бояться меня, миледи, — солгал он, а затем добавил, не зная хорошенько, правду говорит или нет: — Я любил вас от всего сердца. И до сих пор еще люблю.
При этих словах леди выпрямилась и вытянула руку, словно собираясь погладить его по щеке, хотя он сидел для этого слишком далеко.
— Именно так я и сказала эрцгерцогу, — промолвила она, — когда он предположил, что вы предатель. Я пообещала ему, что смогу лучше увериться в вашей преданности у себя в покоях, чем его офицеры — в своих застенках. Я не думаю, что вы сможете предать меня, Эдмунд. Я права?
— Да, миледи, — ответил он.
— К утру, — мягко сказала леди Кармилла, — я узнаю, предатель вы или нет.
— Да, узнаете, — заверил он ее. — Вы это узнаете, миледи.
Он проснулся раньше нее, с сухостью во рту и пылающей головой. Он не вспотел — напротив, ему казалось, что тело его иссохло, словно из его органов выжали влагу. Голова болела, и свет утреннего солнца, лившийся в открытое окно, резал глаза.
Эдмунд с усилием сел на кровати, отбросив покрывало с обнаженной груди.
«Уже!» — подумал он. Он не ожидал, что болезнь завладеет им так быстро, но, к своему удивлению, почувствовал скорее облегчение, чем сожаление. Он с трудом мог собраться с мыслями и ощутил извращенную радость при мысли о том, что думать больше не нужно.
