Мистер Такер сел на кровать и взял фотографию в руки. Долго вглядывался в милое лицо. Неужели он больше никогда не увидит ее?
Коннэл внезапно вспомнил ощущение счастья, которое охватывало его, когда он обнимал Филлис. Вспомнил жаркое желание поцелуев и сладостное чувство обладания ее прекрасным телом. Ее нежность и веселое озорство. Ее любовь… Неужели все это кончилось и никогда не вернется?
И опять это чувство вины! Неужели он обидел ее? А теперь Филлис ушла навсегда, и он никогда не сможет услышать слова прощения? Коннэл почувствовал ком в горле. Осторожно поставив фотографию на столик, он лег на кровать и закрыл глаза.
Сколько времени Коннэл проспал, он не знал. Но, проснувшись, долго разглядывал медленно плывущие за окном облака. Потом поднялся и прошел в гостиную. Безразличным взглядом скользнул по красиво расставленной мебели, сел на диван и уставился взглядом в пол. «Сосредоточился на половых досках» — вдруг всплыло откуда-то. Откуда? Коннэл помотал головой. Хватит! Что ушло — то ушло. Надо начинать все сначала. Он снял телефонную трубку.
— Соедините меня с мистером Картером. Мистер Картер? Завтра я приступаю к работе. Пусть предупредят миссис Гантер, чтобы она была готова.
Оставалось сделать еще одно дело. Самое важное. Проститься с Филлис.
Вызвав такси, Коннэл спустился вниз. Надо купить цветы. Он не помнил, какие именно любила Филлис и выбрал наугад — алые розы.
Приехав на кладбище, он довольно быстро нашел могилу жены. Надпись на сером мраморе гласила: «Филлис Такер, 1974–2003». Коннэл положил цветы и долго стоял у скромного памятника. Он никак не мог заставить себя почувствовать, что этот кусок камня — единственное, что напоминает теперь о существовании любимой женщины, о счастье, ушедшем навсегда. Он просто смотрел на памятник, не ощущая ни печали, ни скорбного волнения, которое, казалось бы, должно было навевать это место. Это показалось ему странным. Последнее прибежище Филлис не вызывало таких глубоких переживаний, какие появлялись у него при взгляде на ее фотографию. Может, дело было в том, что там, на снимке, она была живым воплощением его ушедшего счастья, а этот камень стал его формальным завершением?
Коннэл сел на траву рядом с памятником. Закрыл глаза и попробовал представить себе Филлис живой. Как она говорит, ходит, поворачивает голову. Но ничего не получалось. То, что Коннэл чувствовал, глядя на фотографию жены, не имело ни зрительных образов, ни словесного воплощения. Это было только чувство. Но сила его была так велика, что наполняла его теперешнюю жизнь больше простых воспоминаний о словах и жестах.
