— Здравствуй, Алекс! — закричал он. — Как поживаешь?
Кудрявый Алекс запнулся и отыскал Сенечку взглядом.
— Добрый вечер, сударь, — ответил он.
Сенечка подбежал и схватил его за плечи.
— Думал, я тебя не найду? — спросил он. — Ты же мне десять баксов должен! Это же почти рубль! Но так и быть, я тебя прощаю… Как ты мог тогда уехать и не попрощаться?
Алекс наклонил голову, прислушиваясь к словам Сенечки. Наконец в глазах его появились признаки понимания.
— Вы, наверно, обознались, — сказал он и улыбнулся. — Но вы такой напористый. Если вы так сильно желаете познакомиться, то можно пойти поболтать за чашечкой кофе.
— Ни хрена я не обознался, — сказал Сенечка. — А ну, бросай все свои дела, и пойдем посидим где-нибудь. Никакого кофе! Самое слабое из того, что ты пьешь, это пиво.
— Я должен вас предупредить, — сказал Алекс, оглядываясь вокруг, словно ища поддержки у прохожих, — что я занимаюсь фигурным катанием. И тренер запрещает мне употреблять этот вредный напиток…
Сенечка сузил глаза.
— Ну ты и подлец, — сказал он, отталкивая Алекса, — ты всегда был придурком…
Алекс перестал улыбаться и приложил руку к груди.
— Если я вас обидел, сударь…
— Заткнись, — сказал Сенечка. — Ты всегда был придурком, но никогда не разговаривал, как педик. Мы же с тобой в Квинсе квартиру снимали! Ты каждый вечер новую девчонку приводил. В основном, негритянок… А помнишь, как тебя из колледжа выгнали? За то, что ты директору по морде дал?..
— Я вас не помню, — сказал Алекс, пытаясь освободиться от Сенечки. — Кроме того, сударь, вы мне неприятны.
— Ты мне теперь тоже неприятен, — сказал Сенечка. — Зато я тебя помню. У тебя, придурок, на руке, вот здесь, татуировка: «Ненавижу Россию!» И портрет президента с усиками, как у Гитлера… Ты же, Алекс, всегда таким панком был! Эк тебя ссучило…
Алекс прищурился и внимательно посмотрел на Сенечку, потом прошептал что-то неслышное и оголил тонкое и волосатое запястье. Главным на запястье была татуировка: «Я люблю тебя, Россия!» И рядом — портрет президента в лыжной шапочке…
— Вы меня сильно оскорбили, — сказал Алекс. — Это чтобы у меня-то… на руке… какая-то грязь… Вы не имеете права касаться моих чувств к России!
Он ссутулился и зашагал прочь.
И в этот самый миг, когда Сенечка стоял посреди перехода и недоумевал, как он мог так обознаться, переход задрожал. Зазвенел. И смолкло.
За последним киоском стоял скрипач. Скрипачка. Вновь начиналась музыка. Девушка была без погон. Сенечке она не понравилась. Он не понял почему. Он перевел взгляд на прохожих. Они улыбались и кивали скрипачке. Они были румяные и несли портфели. Сенечка перевел взгляд на девушку. Девушка была изможденная. Ее веснушки напоминали детский диатез. Смычок ее спешил, но мелодия, казалось, опаздывала. Перед скрипачкой лежал футляр с мелкими монетами. Кто-то, проходя мимо, бросил еще одну.
