Лицо Фэйт просветлело. Казалось, на мгновение она забыла обо всех своих страхах и переживаниях.
— Вы не шутите? Мы выйдем на улицу? Это не опасно?
Губы Мика невольно сложились в улыбку. Вообще-то он крайне редко улыбался, но сегодня это была уже вторая улыбка за пару часов.
— Опасно, если мы проторчим там слишком долго, миссис Уильямс. Но мы выйдем минут на десять — этого вполне хватит, чтобы в полной мере насладиться метелью.
Лицо Фэйт озарила по-детски радостная улыбка.
Она подозревала, что Мик идет на улицу только ради нее, но сдержать своей радости не могла, а потому в порядке ответной любезности выпалила:
— Я была бы очень признательна вам, мистер Пэриш, если бы вы звали меня просто Фэйт.
Мик отвел глаза в сторону, сделав вид, что сосредоточен на приготовлении какао. Через минуту он снова кашлянул и, чувствуя, что совершает еще одну ошибку в этот богатый ошибками день, пробурчал:
— А меня можете звать просто Мик.
Нечасто, видимо, этот суровый мужчина делал такие предложения, поняла Фэйт. Во всяком случае, об этом можно судить по тому, с каким трудом далось ему это решение.
— Спасибо, — как можно вежливее ответила она.
Мик проворчал что-то неопределенное и грубовато заметил:
— Берите стул и садитесь, какао уже готово. — Он мельком взглянул на гостью и тут же торопливо перевел взгляд на кастрюлю. — Тогда, продолжил он, запинаясь, — тогда, два часа назад, мне пришлось вас схватить, чтобы вы не упали на пол. Я за вас очень испугался…
Он мог бы добавить, что мысль об этом не давала ему покоя все это время. В силу своей профессии Мик слишком хорошо знал, как неверно женщины подчас истолковывают самые невинные поступки полицейских.
— Сзади стоял стул, еще немного, и вы бы упали на пол…
Фэйт сидела за столом прямо, инстинктивно прикрывая ладонями живот. Ее мучила мысль о том, что необходимо извиниться, но для этого пришлось бы рассказать о Фрэнке и о его отношении к ней, а говорить на эту тему ей хотелось меньше всего на свете. Да что там — говорить, думать не было сил. Забвение — вот единственный способ убежать от преследующего ее страха.
Мик, оторвав от бумажного полотенца кусок, аккуратно сложил его и подал ей в качестве салфетки. В Фэйт шевельнулось что-то вроде благодарности: этот большой мрачный мужчина, казалось, чувствовал холостяцкую неустроенность своего быта, и такой вот маленькой заботой пытался скрасить ее пребывание в его доме. Глаза женщины остановились на руках Мика, сжавших чашку с дымящимся напитком. Большие и такие чуткие руки. И очень искусные. Фэйт готова была биться об заклад, что нет на свете работы, которой эти руки не смогли бы сделать.
