Уокер поднял руки над головой и сладко потянулся. Несмотря на пережитое, он превосходно выспался и чувствовал себя отдохнувшим. Выпив сока, ощутил сильный голод. Если сначала он хотел поскорее упаковать вещи и бежать отсюда без оглядки, то теперь передумал. Судя по всем внешним и внутренним признакам, медицинская помощь ему не требуется. Что случилось, то случилось. Все кончилось, и нет смысла по этому поводу переживать. Во всяком случае, бегство не имеет никакого смысла. Кроме того, если он пробудет здесь еще два дня, то с триумфом вернется в Чикаго и выиграет пари.
Пережив ошеломительное приключение, Маркус чувствовал себя на удивление хорошо. Ему, пожалуй, было даже весело. Вообще, такое событие надо хорошенько отметить. Вместо обычных концентратов он может развести огонь в походной печи и сделать себе оладьи. Это будет настоящий подвиг для такого городского неженки, как он, но спешить Уокер не собирался — не завтракать же, в самом деле, в такую рань. Он решил вернуться в палатку.
Уставившийся на него пришелец мог быть одним из тех, что захватили его накануне. Но вполне возможно, что этот — какой-то новый. Действительно, изумленный до немоты Уокер заметил, что эта новая тварь меньше, чем те трое, которых он видел раньше, — не больше шести или семи футов. У существа были такие же панорамные глаза, конический череп, такие же обрамленные присосками плоские, как ласты, верхние и нижние конечности. Отличались его внешние покровы. Они были светлее и свободнее. Казалось, что их обладатель окружен нежным обволакивающим дымком. Существо рассматривало Маркуса еще целое мгновение, потом повернулось на своих обутых в черную окантовку нижних ластах и тяжело двинулось прочь.
Маркус вдруг заметил, что за фигурой пришельца нет больше гор. Мало того, исчезли деревья, его машина и конец грунтовой дороги, возле которой был припаркован его внедорожник. Не было там и неба, облаков и солнечного света. Вместо всего этого Уокер видел теперь высокую унылую стену из неизвестного материала, больше всего напоминавшую кожу подохшего от тяжелой болезни, безобразно вздутого исполинского китообразного. Правда, не вся стена отличалась такой цветовой монотонностью. Одни выпячивания были темно-коричневыми, другие — шафранно-желтыми. Там и сям над стеной парили, словно пришитые к ней невидимыми нитями, иероглифы, светившиеся темно-синим и карминовым неоновым светом. Все вместе напоминало громадного выпотрошенного кита.
