— Семен Матвѣич, дайте почитать еще какую-нибудь кннжечку!
— Да у меня, кажется, ничего нѣт подходящаго-то для тебя. А ту ты прочитал? — б свою очередь спросил ііверьянов.
— Ну, да, прочитал, — отвѣтил Яша.
— А понял ли что-нибудь?
— Все понял, — отвѣтил самоувѣренно Яшка.
— А ну, разскажи, как ты понял, — улыбаясь задал вопрос Аверьянов.
Он дал ему маленькій разсказ из деревенской жизни (Семенова). Там говорилось, как один деревенски парень, добрый, старательный и умный, но только бѣдный, полюбил одну дѣвушку из зажиточной семьи другой деревни. Однажды он возвращался со свиданья со своей возлюбленной, и нашел в полѣ цѣ~ лую штуку ситцу. Он уже мечтал, как он подарит ее своей возлюбленной, и вдруг услыхал бѣшенную скачку и крик. Инстинктивно он спрятался за кочки в близ лежащем болотѣ. Его все-таки увидѣли, схватили. То были крестьяне из его села. Ситец этот был украден ворами у сельскаго старосты. Одну штуку ситца воры по дорогѣ потеряли. Спрашивают: гдѣ был? Куда идешь? Он не хотѣл сказать, не хотѣл надѣлать стыда своей возлюбленной. Его связали, избили и отправили в волость судить.
Да тут и разсказывать-то нечего, проговорил Яшка, пропал бы человѣк ни за что, если бы не эта самая дѣвушка не постыдилась и не сказала все как было. А все это надѣлал староста, потому-что был зол на него за то, что он ему перечил и стоял за мир. Как видно, богатѣи-то больше несправедливы, нежели бѣдные, закончил Яшка.
— Вѣрно, — подтвердил Аверьянов, — они несправедливы уже тѣм, что богаты, — добавил он, открывая снова саквояж.
Яшка, ободренный словом «вѣрно», хотѣл продолжать разговор дальше.
— Почему? — спросил он.
— Да потому, что богатства то должны принадлежать всѣм, мы всѣ разом добываем и вырабатываем их, а не кучкѣ людей, да еще ничего не дѣлающей.
Яшка смотрѣл на Аверьянова немигающими глазами. Он в первый раз услышал такія слова, и не мог понять их.
Аверьянов нашел брошюрку «Донской Рѣчи», и, передавая ее Яшкѣ, сказал:
— Прочти вот эту.
А видя, что он на него так смотрит, добавил:
— Не бросай читать, вырастешь, будешь знать. Он поставил саквояжь под нары, взял с нар
Некрасова и пошел по проходу к выходу.
Старики и богомолы искоса поглядывали на него. Они звали его, кто штундистом, кто соціалистом, а богомолы так просто безбожником, потому что он не ходил в церковь'. Они его ненавидѣлп, и все-таки слѣдили за каждым его дѣйствіем и поступком, а иногда даже хвалили, что он примѣрно себя ведет.
