Вот Жак благодаря своему увлечению современной поэзией стал вожаком, мог слушать какие угодно джазовые пластинки, надевать какие угодно галстуки — его вкусы просто не подлежали обсуждению. Но мыслимо ли соперничать с Алланом? Как только этот последний появился на пляже, всех покорила главным образом его необычайная замкнутость. Теперь они всякий день ждут его появления как подарка. Он играет, танцует словно в каком-то опьянении, но в то же время он сосредоточен на себе, вихрь жизни смыкается вокруг него, не задевая. Сегодня утром я наблюдал за ним у прыжковой вышки. Люблю этот момент, когда человек встает лицом к лицу со стихией, статный и прямой, неожиданно строгий и горделивый, во всей своей исконной силе и благородстве, потом наклоняется отвесно, точно доска, перед тем, как разогнуться в прыжке, — да, так я наблюдал за Алланом, за его полузакрытыми, будто в сладостном сне, глазами, за тихим восторгом на его лице, — я чувствовал, что вода зовет его, — и видел: собираясь броситься вниз и исчезнуть в глубине, он испытал такое наслаждение, что невольно зажмурился, — в этом была неизъяснимая животная прелесть. Мало кто из людей обладает способностью — вернее, неоценимым и редким даром, — выказывать свои желания с такой трогательной непосредственностью. Полагаю, именно тут разгадка чарующего воздействия, — особенно на женщин, но не на них одних, — тех человеческих существ, в чьих движениях нам видятся звериный прыжок, раскачивание ветки, стремительный, словно ящерица, бег воды по камням, и чье странно гибкое тело напоминает лиану, еще не отделившуюся от первородной гущи ветвей.
16 июля
Сегодня рано утром в купальной кабинке встретил Жака: на пляже, кроме нас, еще никого не было. Конечно, мы не забыли нашу дискуссию насчет Кристель: каждый со своей стороны твердо решил не касаться этой темы, но не мог отогнать от себя неприятное воспоминание, и оба мы чувствовали неловкость. За прошедшие дни мы оба впали в немилость, каждый втайне страдал, и при встрече над нашими головами распустился целый куст терновника. Мы избавились от чувства неловкости, бросившись в воду, и побороли дурное настроение, устроив заплыв наперегонки, причем я, из последних сил, опередил Жака на целый корпус.
Ощущение некоторой усталости в спине и полного изнеможения в мышцах, размятых, разглаженных водой. Спать! Опуститься на дно. Во время войны, в эшелонах, где внутри вагона — кромешный ад, голые доски, острые углы, толчки и встряски, все время хотелось растянуться в воде, как на лугу, на подводном лугу. "Спать в море", — говорит Элюар. "Спать в смерти?" На юйне порой случалось так, что одно было почти равнозначно другому.
