Памятное лето Сережки Зотова | страница 31



А вот теперь они почему-то не пели…

Однажды вечером, когда уже поужинали и легли спать, Сергей вспомнил свои разговоры с Манефой Семеновной и спросил отца:

— Пап, а тут у нас тоже бог есть?

— Какой бог? — удивился отец. — Ты откуда это взял?

— Бабушка Манефа говорила. — Сергей подробно рассказал о своих разговорах с Манефой Семеновной.

— Все это, сынок, выдумки, сказки старых людей. Как про сома, который будто живет в омуте. Помнишь? Нам с тобой они совсем ни к чему. Никакого бога нигде нет. Манефа Семеновна человек пожилой, у нее свои понятия о жизни, а у нас — свои. Мешать-то ей мы, конечно, не будем, но и сами жить по ее указке не станем. Каждому свое.

Сергей больше верил отцу, чем Манефе Семеновне, но она объясняла все так подробно и так уверенно, что рассказы ее у Сергея не вызывали никакого сомнения.

Домой рыбаки вернулись в назначенный день, как и уговаривались с Манефой Семеновной. Она поджидала их, а увидев, засуетилась и кинулась собирать на стол.

— Нет, погодите, — остановил ее Николай Михайлович, — сначала примите рыбешку на пирог. — Он хитровато подмигнул Сергею и вытряхнул из мешка прямо на пол огромную рыбину.

— Нечего сказать, рыбешка! — покачала головой Манефа Семеновна. — Это как же вы ее?

— Да вот так. На галушку. Сегодня утром пожаловал. Мы и подсекли. Хорош сазанчик?

— Уж куда лучше. Да вы, никак, и обработали его?

— Готов. Хоть сейчас на сковородку.

— Завтра придется. А пока давайте я его в погреб, на снежок вынесу, предложила Манефа Семеновна.

Но рыбину понес сам Николай Михайлович. Сергей побежал за ним. Когда они вернулись, Манефа Семеновна сидела край стола. Перед ней лежала пачка денег.

— А вот вам, Николай Михайлович. — Манефа Семеновна гордо подвинула в его сторону деньги.

— Это что? Откуда? — недоуменно спросил он.

— Берите, берите. Ваши. За цветы.

— За какие цветы?

— Ваши цветы. С огорода. Я букеты вязала и на станцию к поезду выносила. Их вон какая сила, не пропадать же зря таким красавцам. А там, у поезда, прямо встать не дают, с руками отрывают. И не только цветы, все, что угодно, можно продать проезжающим.

Манефа Семеновна увлеклась своим рассказом и не заметила, как изменилось лицо Николая Михайловича, побелели губы, сурово сдвинулись широкие брови.

— Манефа Семеновна… — задохнувшись, сказал он. — Да как же это вы… Зачем вы?..

— Или что не так? — забеспокоилась Манефа Семеновна, услышав в его тоне неладное.

— Пойди, Сережка, поиграй во дворе немного, — не глядя на сына, строго сказал Николай Михайлович.