Павел Иванович заторопился и начал раз за разом сваливать траву на землю, но излишняя спешка не только не помогла, но, как всегда бывает в подобных случаях, внесла путаницу: то вилы вдруг цеплялись за крыло, то неудачным движением он подхватывал не всю груду накопившейся травы, а только незначительную часть…
А лошади, покачивая головами, отмахиваясь от наседавших слепней, шли быстрым шагом. Трава непрерывным потоком текла к лобогрейщику и уже начала его заваливать. Павел Иванович почувствовал растерянность, взглянул на Сергея и хотел крикнуть, чтобы тот чуть придержал лошадей. Тогда лобогрейка пойдет тише, приток травы уменьшится и справиться будет куда проще.
«Да что же это я раскис! — вдруг мысленно возмутился Павел Иванович. — Засуетился, растерялся — хоть караул кричи! Быстро идут лошади? Травой заваливает? А как же здесь будут работать девушки?»
Покрикивая на лошадей, Сергей поминутно взмахивал кнутом, посвистывал и время от времени оглядывался назад, на Павла Ивановича. Он тоже заметил, что у того неуправка и лобогрейку все больше и больше забивает травой. Решив, что лошади идут быстрее, чем надо, он, стараясь пересилить шум и рокот машины, закричал:
— Заваливает! Я придержу коней. Придержать?
— Гоняй, гоняй! — не глядя на Сергея, крикнул Павел Иванович, сталкивая с лобогрейки добрую копну травы.
«Не торопись, не торопись. Спокойнее!»
Мускулы как бы окрепли, наполнились свежей силой. Павел Иванович уверенным рывком столкнул с машины весь травяной завал и, не отводя от крыльев лобогрейки глаз, принялся не спеша повторять вилами почти одни и те же движения. Дело начало налаживаться. Но давалось это нелегко. Мышцы рук и ног были все время в напряжении, и каждое новое движение становилось тяжелее предыдущего. Подводила раненая нога. При упоре на нее во время сбрасывания травы появлялась боль.
А солнце палило по-прежнему. Если Павел Иванович, будучи весь поглощен своей работой, не замечал зноя, то на Сергея жара действовала губительно. Капли пота ползли по лбу, повисали на бровях, скатывались по лицу. Рубашка стала мокрой, хоть отжимай. А во рту было сухо и горячо. Все тело обмякло, руки не хотели слушаться и еле держали вожжи. Нестерпимо хотелось пить.
На середине второго круга Сергей обернулся к Павлу Ивановичу и сказал:
— Может, остановимся и айрану выпьем?
Павлу Ивановичу тоже хотелось передохнуть, сделать перерыв хотя бы на одну-две минуты, чтобы расправить руки и дать отдых больной ноге. Но он понимал, что это уступка слабости, за ней может последовать вторая, еще, еще…
