Куда убегает ваш утренний кофе? | страница 12
Это потрясающая картина уважения человека-человеком, как членов одного общества. Что касается сумасшедших — то это уже не члены социума, в отличие например от заключенных, которые остались таковыми, и считаются людьми, как и все остальные. Сумасшедшие не являются людьми, как все остальные, и не имеют прав человека — например, когда они говорят, мы не предполагаем в их словах наличия смысла, и, следовательно, не принимаем никакого сообщения от них. Также их не рассматривают как адресатов для сообщений, которые делают люди друг другу, потому что в сумасшедшем отсуствует принимающая инстанция, вроде личности в человеке — разрушены приемник и передатчик. Практически, вся управляющая начинка сумасшедших настолько повреждена, что больше не в состоянии ничем управлять самостоятельно, или хотя бы осуществлять обратную связь, чтобы ею управляли снаружи.
3. Болей и умирай!
Эта игра ужасно привлекательна для серьезных, основательно состоявшихся пациентов — таких как я. Их лечат и лечат и лечат опять — пока они наконец не перестанут этому сопротивляться, и поневоле не начнут выздоравливать. Это так же увлекательно, как дочки-матери для жертв родительского насилия. Эти жертвы предполагают, чтораз могущественные существа, их родители, занимаются тем, что принуждают и распоряжаются, значит принуждать и распоряжаться должно быть очень приятно. Так усваивается и воспроизводится властный родительский паттерн. Вы можете вырасти и потерять всякую зависимость от ваших реальных родителей. Вы можете, в конце концов, начать заботиться о них, почти так же, как они заботились о вас, но внутренний родитель никогда не перестанет распоряжаться вами. Если же вам вздумается протестовать против заложенных в вас правил и аксиом, то вы непременно убедитесь, что этот бунт не останется безнаказанным. Не видать вам ни силы, ни покоя, пока не поумнеете настолько, чтобы понять, каким образом вы можете ладить с родителем. Избавиться от его диктатавсё-таки возможно. Надо только построить ещё одну тюрьму внутри той, в которой вы заключены. Это универсальный рецепт.
Поэтому усерднее всего препарирует себя сам пациент.
Выйдя из дурдома, долгими зимними вечерами я сочиняла по паре слов или предложений, и складывала их, как кирпичи, в объяснительную записку. Я выучила ее наизусть задолго до того, как появилась возможность запустить ее в сеть. Это был плод мрачных размышлений, тяжелый, как свинец.
На домашней странице у меня была колонка «Сестра милосердия», с позитивным девизом:
