’а и взведшего его курок, ожидая, пока последняя краснокожая дриада влезет грязными бутсами на заднее сиденье), — тут-то весь арсенал алхимических ингредиентов с пробирками и даже самоварным блюдцем, — наполненным, точно в ожидании аспида кумирни, киселём, — свалился, сбитый жилистым локтем, переусердствовавшим в имитации удара крыла — лишь Алексей Петрович уловил как золотой плеск осколков совершенствует, обрамляя его, дальний барабанный гул.
Ах это наслаждение глумливых чандал! Растопленный икаров порыв (в уши улиссовой матросни перетекший — только кто знает об этом?!), — вот она и возрадовалась по-шакальи (самкой шакала!) распадающейся круговерти членов, устремлённой в столь похорошевшие от метаморфозы волны (Нереево нерестилище!), — мы же, под грохот бури, эту монодию номадов, сразу ищем в пучине лемносских флибустьеров, вовремя уплывших будущих аргонавтовых супружниц — ухвативших все три кайросовы косы! Челюсти Лидочки сжались, и она замерла, оттопыривши большой палец, прижавши остальные нестройным частоколом с прорехами к подбородкам, словно подавляя недержание детского фурирчика, да в немом пароксизме наслаждения выпускала, кривя запёкшиеся губы, целый масонский фартук дыма и оголяла испод предплечья с налипшими рисинками; Алексей Петрович проверил: капля соевого соуса сверкала, как прежде, облая, непорочная, и казалась ещё ядрёнее в тени нависшей глыбы Лидочкиной груди (на эту тень Алексей Петрович обратил внимание сразу, не простецкой хваткой взора художника, но как-то инстинктивно-эвмолпидовски подстраиваясь под гравировальщицкий прищур небожительского взгляда, с земли приноравливающегося к пиэрийскому ракурсу) — выходит, яйцо на шляхе, уминаемом калигвами легионеров, остаётся целым!
Гарлин бросила, наконец, помело и понесла, понесла, понесла, понесла созданный коктейль, скрещивая ступни при ходьбе и вытирая оба берега давно перезревшей линии жизни о живот, отчего к солнечному сплетению набралась немалая — при отнятии руки тотчас исчезнувшая — складочка жира, которая у этих вроде сухопарых малогрудых девиц не меньше сгустка вечно-женского.
Алексей Петрович цапнул с вовсе хмельного корабля последний футомаки (Лидочка хапнула пригоршнею пяток суши, подумала да схватила столько же перед самым изъятием ковчега) и прильнул к бесстрастному потоку, сплёвывая затвердевшие меж клыками стрелы — волоконца ананасовой кочерыжки, — да залпом осушивши его, вызвал тропическую жижу на бис, выщелкнувши пальцами Гарлин.
