«Я была хорошенькой. У меня было много поклонников. Но меня называли девушкой из прошлого века. Потому что, если кто-то до меня дотрагивался руками, я бежала как оглашенная. Такая недотрога была. И поэтому, когда за мной начал ходить Колосов, вернувшийся с войны, пионы носить… Помню, его подвели ко мне в гитисовском дворике:
— Вот познакомься, это Людочка Касаткина. У нее сегодня день рождения.
— А можно мне сегодня зайти вас поздравить? — спросил он робко.
— Отчего же. Конюшковский переулок, 22, квартира 50.
И вот он надраил свои сапоги, начистил пуговицы на гимнастерке, приходит с пионами, а ему говорят: „Тут такой нет“. Это я пошутила над ним. Четыре года мы дружили до женитьбы. Я сказала ему: „Я должна проверить, люблю ли я тебя, а ты меня по-настоящему“. И за четыре года он откинул от меня всех моих поклонников. Чем он меня тронул? После четвертого курса мы поехали в разрушенный Севастополь от ЦК комсомола бригадой работать. Денег нет, нам только дорогу оплатили. Жара страшная, есть хочется. И вот я иду по улице и вдруг вижу, что у ларька, где продают виноград, стоит Колосов и считает на своей ладони копеечки, а потом приносит мне ветку винограда… Я видела, как он считал, где он купил…»
Но вернемся в год окончания Касаткиной ГИТИСа — в 1947-й.
Именно Колосов и посоветовал девушке показаться в Театр Советской Армии, где он в юности играл в массовке и был пленен творческой личностью режиссера и актера Алексея Попова. Касаткина тоже любила этот театр (она пересмотрела там многие спектакли: «Давным-давно», «Сталинградцы», «Учитель танцев», «Укрощение строптивой» и др.), однако предпочла выслушать еще одно мнение на этот счет — своего педагога Г. Конского. И тот внезапно сказал, что в ЦТСА ее, как актрису, совсем не будет видно, а вот в другом столичном театре — Сатиры — ей, с ее лирико-комедийным талантом, самое место. Касаткина вняла этому авторитетному мнению. Далее послушаем ее собственный рассказ:
«Я подошла к молодому и общительному педагогу ГИТИСа Андрею Александровичу Гончарову, который меня поздравлял после студенческого „капустника“, и попросила помочь мне показаться в Театре сатиры, где он тогда работал. Он не только помог, но и решил сам присутствовать, так как главный режиссер был болен, а откладывать просмотр было нельзя.
Итак, этот просмотр шел в присутствии директора театра Марии Трофимовны и Гончарова. Читаю рассказ Чехова. Через минуту Гончаров начинает улыбаться. Потом довольно громко смеется. Но лицо директрисы ничего не выражает. Я продолжаю читать. Гончаров смеется еще громче. Это не нравится директору. Почему, не знаю.
