Она написала записку и прочла мне ее, потому что я не умею читать, между тем как память у меня превосходная. Я пошла в деревню и купила все необходимое, но так как было уже слишком поздно возвращаться в замок, то я осталась ночевать у своей бабушки. О, если бы мне сказали тогда, что я не увижу больше мою бедную Мариетту и Жака Ландри, я бы ни за что не поверила… Боже мой! Боже мой!.. — И девочка снова разрыдалась.
– Словом, — сказал Ривуа, немного помолчав, — ты оставила Мариетту и ее отца вчера вечером, между восемью и девятью часами?
– Кажется, в восемь с четвертью, — ответила Жервеза. — Знаю наверняка, что половины еще не пробило.
– И в это время в замке никого постороннего не было?
– Нет, совершенно никого.
– Уверена ли ты в этом?
– Точно так же, как и в том, что меня зовут Жервезой.
– Странно! — пробормотал судья. — Очень странно!
– Еще один вопрос, — сказал Ривуа после нескольких минут размышления. — Когда ты из замка шла в Рошвиль по поручению Мариетты, встретила ли ты кого-нибудь по пути?
– Да, господин судья, — ответила Жервеза, — я встретила двух человек, направлявшихся в эту сторону.
– Вместе или порознь?
– Вместе.
– Ты их знаешь?
– Я не разглядела их лиц… ночь была слишком темная.
– Но ведь ты могла узнать их по голосу.
– Только один из них что-то сказал, но его голос показался мне совершенно незнакомым.
– Хорошо. Бригадир, проводите ее в кухню и распорядитесь, чтобы она оставалась в замке до прибытия следователя, потому что ее показания весьма интересны.
– Но, господин судья, — заметил унтер-офицер, — эта девочка еще ничего не ела.
– О, я не голодна, — возразила Жервеза, — у меня нет ни малейшего аппетита, уверяю вас…
– Я понимаю это очень хорошо, — сказал ей Ривуа, — но если у тебя появится аппетит несколько позже, что вполне возможно, то я разрешаю тебе воспользоваться провизией, которую ты найдешь в кухне на столе. Бригадир, позовите Андоша Равье.
Андош Равье был маленьким худощавым человеком лет пятидесяти, смиренным и робким, по ремеслу ткач. Он был обременен многочисленным семейством, но пользовался репутацией честного человека. Поклонившись судье и мэру, он встал у дверей, как-то жалко и униженно сгорбившись и теребя в руках шапку.
– Здравствуйте, Андош, — обратился к нему Фовель. — Скажите нам, что вы знаете.
– Об убийстве, господин мэр, я не знаю ровным счетом ничего, — пробормотал ткач.
– Но вам, по всей вероятности, есть что сообщить, потому что бригадир представил нам вас в качестве свидетеля, и представил по вашей же просьбе.
