Стоя неподалеку от входа, в глухом углу рядом с высокой металлической урной, тетя Валя торопливо курила. Ее бледное до желтизны, непривычно замкнутое, осунувшееся лицо поразило меня до глубины души. Наши взгляды встретились, и я вздрогнула от какого-то непередаваемого, почти жуткого выражения ее глаз, горящих темным, сухим огнем. В следующую секунду я инстинктивно кинулась к тете Вале и, обняв ее за шею, впервые за двое суток, прошедших с Милкиной гибели, расплакалась…
Утешать меня Валентина Петровна не стала, просто молча, крепко-крепко прижала к себе, дожидаясь, когда мои слезы иссякнут. Человек удивительно тонкой души, она понимала, понимала даже в этот, несомненно тяжкий для нее момент, что любое слово, произнесенное вслух, только усугубит и продлит мои рыдания… В итоге мне удалось взять себя в руки довольно быстро, и никто из наших не видел этой сцены, свидетельствующей о моей слабости. И тетя Валя наконец заговорила — глухо, начисто лишенным интонаций голосом:
— Ты, Мариша, потеряла подругу, а я… А мне, видимо, от Бога не дано любоваться и радоваться в старости на доченьку — красивую, талантливую, умную… Нет, не дано…
О чем это она? Мысль, что тетя Валя от горя тронулась умом, молнией промелькнула в моем сознании.
— Да нет, — горько и сухо усмехнулась она, чутко уловив мое недоумение. — Просто мы с Милочкой в самое ближайшее время должны были съехаться под одну крышу, жить вместе… А получается — не судьба!
Она посмотрела на меня все тем же сухим, пылающим взглядом.
— Ты не знала?
Изумленная ее словами, я молча помотала головой. Никогда бы не подумала, что Людмила может добровольно «сдаться» в чьи бы то ни было объятия. Я-то знала, до какой степени Людка ценила свою отдельную квартиру, отдельную ото всех на свете и, следовательно, абсолютно независимую жизнь, с которой могла поступать, как ей заблагорассудится… А как пренебрежительно отзывалась она всегда о «маменькиных дочках» и «сыночках», предпочитающих жить с родителями! Неужели тете Вале с ее безмерной добротой даже тут удалось, да еще в такой степени, переломить Милу?..
— Это должно было стать сюрпризом для всех, в том числе и для тебя, Мариша, — продолжила все тем же бесцветным голосом Валентина Петровна. — Так что не обижайся на Люсеньку… Да и прошлые твои обиды, вот увидишь, очень скоро сами исчезнут из памяти, а останется только хорошее, доброе… Поверь, я это знаю, мне приходилось в свое время терять близких… Очень близких людей.
