Но вместо того чтобы мягко принять обмершую девушку на примятую траву, земля вдруг впала в титаническое безумие. Она сотряслась всей своей гигантской грудью, словно в смертельной лихорадке, встала на дыбы и больно ударила Марту в бок так, что бедняжка подлетела в воздух и снова больно шмякнулась о твердь. Обморок после этого, конечно же, не состоялся, и Марта могла почувствовать на себе адскую мощь взрыва. Раскаленная волна воздуха понеслась, закручивая волчком всех, попавшихся на ее пути, срывая шляпы и платки, опрокидывая наземь. Уши рвануло нестерпимой болью — грохот взрыва сотен пудов пороха мариенбургских аресеналов был столь силен, что человеческое ухо глохло, вместо того чтобы услышать его.
Огненный смерч встал над мариенбургскими крышами и разметал их, словно карточные пирамидки. Тысячи огромных камней, сотни тысяч каменных осколков взлетели в вышину и, зависнув на мгновение в зените, с леденящим душу свистом обрушились на землю. Смертоносный каменный дождь пролился на окрестности Мариенбурга.
Старинная надворотная башня пошатнулась под ударом взрывной волны, треснула от фундамента до верхушки изломанной рваной щелью, но устояла. Ее каменным телом защитило от осколков не успевших отойти далеко жителей и защитников города, и среди них поранило лишь несколько человек. Зато на построившиеся в густые колонны роты московитов камни посыпались, словно божье проклятие. Они дробили черепа, сокрушали спины, перемалывали ребра, разносили в щепы приклады ружей. Солдаты, бесстрашно выстоявшие под огнем, в ужасе бросали оружие, закрывали головы руками и опрометью разбегались в разные стороны. Марта видела, как, сбитый камнем, кубарем покатился полковник Вадбольский. За несколько секунд победоносные войска, стоявшие перед воротами поверженного города, превратились в толпу обезумевших людей, думавших только о собственном спасении…
С глухим стуком упал последний камень. Грохот сменился тишиной, прерываемой только стонами и воплями раненых московитов. Победители и побежденные, равно ошарашенные и поверженные случившимся, застыли как завороженные.
Первыми опомнились испытанные в десятках стычек, боев и сражений уппландские драгуны. Общим солдатским разумом они вмиг смекнули возможные последствия взрыва мариенбургского арсенала и без приказа нашли путь к спасению. Смяв немногих вставших у них на пути московитов, синие мундиры устремились к берегу Алуксне. Не скидывая тесных ботфортов — не до них! — солдаты бросались в воду и, отчаянно работая руками и ногами, спешили отплыть подальше. Некоторые из них, судя по всему, думали уйти на тот берег и попытаться проскользнуть мимо московских пикетов, другие забирали вдоль острова, рассчитывая укрыться в зарослях камышей и ивняка. По плывущим с обоих берегов вразнобой защелкали выстрелы, однако безумный гнев опомнившихся от каменного дождя московитов обрушился в основном на оставшихся шведских военных. Офицеры были перебиты, оглушены взрывом или попросту утратили власть над своими людьми. Озверевшей толпой, с ревом направляя отточенные жала багинетов и занося для удара окованные железом приклады, сермяжные пехотинцы набросились на несчастных гарнизонных солдат. В их глазах каждый, носивший шведский мундир, был виновен в этом предательском взрыве, в страшной смерти стольких их товарищей. Мольбы о пощаде были напрасны. Московиты с чудовищной бранью вырывали из охваченной агонией толпы горожан военных, швыряли их на землю, топтали ногами, забивали прикладами, пропарывали багинетами. Иные, выхватив ножи, перерезали своим жертвам горло и со зловещим наслаждением вытирали с лиц густые брызги крови. Офицеров, впрочем, московиты не били, а оттащили от остальных шведов и окружили плотным, ощетинившимся железом кольцом. Видимо, за их пленение можно было получить особую награду.
