Лейтенант Хольмстрем, бесстрашно поднявшись во весь рост, взмахнул тускло сверкнувшим палашом, что-то закричал. Его жест с зеркальной точностью повторил комендант фон Тиллау. Крепостные пушки хлестнули безжалостным дождем крупной картечи по неуклюже двигавшимся посреди блестящей равнины озера плотам с московской пехотой. Свинцовые пули величиной с грецкий орех, легко пробивавшие стальную кирасу, попадая в плотно скопившихся на плотах солдат, прошивали навылет по нескольку человек. Угодив в руку или в ногу, картечина часто отрывала конечность начисто или же причиняла такие страшные раздробленные раны, что спасти человека могла только быстрая ампутация. Убитые московиты падали в заалевшую от крови воду безмолвными, раненые — с воплями, стонами, проклятиями или призывами о помощи. Тем, кто еще мог из последних сил держаться на поверхности, их товарищи с плотов протягивали весла или приклады ружей, вытаскивали обратно и бросали на заливаемые водой доски настила — больше они не могли сделать для них ничего. Плоты окутались пороховой дымкой ответных ружейных залпов. Те из русских, кто сумел сохранить порох на полках фузей сухим, наудачу палили по стенам. Весла, выпущенные павшими гребцами, тотчас подхватывали новые сильные руки, и плоты продолжали свой кровавый путь к берегу.
Высокий офицер, перепоясанный трехцветным шарфом, первым спрыгнул с плота и со знаменем в руках по грудь в воде пошел к берегу среди шлепающихся вокруг пуль. За ним спрыгнули удалые командиры со шпагами наголо, а затем хлынула волна серых кафтанов, ощеренных боевым кличем усатых лиц, отточенных багинетов. Осадные лестницы несли на плечах. Плоты с малыми командами и ранеными тотчас отплывали обратно за сикурсом десанту. Шведские пушки больше не могли достать неприятеля: он подошел слишком близко. Зато гарнизонные мушкетеры и уппландские драгуны осыпали московитов градом пуль и метали со стен ручные гранаты. Раненых, падавших в воду, рвавшаяся к берегу толпа десантников походя, не замечая, не желая того, затаптывала в ил.
Марта с ужасом поняла — самоотверженного, исступленного стремления этих людей было не остановить. Их мужицкая храбрость была совсем иной, чем у шведского солдата, искавшего славы, или у поляка, искавшего чести. Московит бросался вперед, осенив себя крестным знамением, закусив в зубах нательный крестик, и шел широкой грудью пахаря на свинец потому, что идет полк, идут рота и плутонг, идут приятели по солдатской артели-капральству, с которым вместе бедовали на царевой службе. Потому, что попы обещали рай «положившим живот за веру, царя и отечество». Потому что бог весть, где родная деревенька, куда никогда не вернешься, и старые родители, которых никогда больше не увидишь. Мертвый же больше не будет месить грязь в походах с подведенным от голода брюхом и замерзать, кутаясь в подбитую ветром епанчу,
