— Здесь, наверное, человек с тысячу! Как же мы найдем солдат из нашего гарнизона? — забеспокоилась Марта. — Офицер, верно, не пустит нас внутрь. Вы же только слуга господина Шереметиса…
— Слуга слуге рознь, — с достоинством ответил Порфирич. — И незачем нам внутрь идти. Вон тот, длинный, сам сбегает.
Не считая нужным пускаться в дальнейшие объяснения, он с важным видом подошел к долговязому капитану, командовавшему караулом. Марта с изумлением увидела, как благородный офицер заискивающе поклонился простому денщику, а тот лишь сдержанно кивнул. Решительно, у этих странных московитов были заведены обычаи, которых она ранее и помыслить себе не могла. Порфирич что-то быстро объяснил офицеру, тот сейчас же приказал открыть рогатки и с несколькими солдатами направился вглубь лагеря.
— Уппланд драгонер регементе, Мариенбург! — выкликал он на ломаном шведском языке.
Порфирич вернулся к Марте, достал из-за голенища короткую глиняную трубочку и удовлетворенно закурил.
— Пожди, девонька, сейчас что-то да решится, — утешающе улыбнулся он Марте.
При виде кучки людей в знакомых синих мундирах, приближавшихся к ограде в сопровождении русского офицера, у Марты томительно защемило сердце. Она лихорадочно искала глазами среди драгун знакомую фигуру Йохана. Как мало их осталось от гордой, блестящей роты, стоявшей в ее городе постоем! Человек двадцать или даже меньше… Марта знала всех в лицо, со многими была знакома… Но нет, его здесь не было, Йохана не было среди них! Не чувствуя под собой ног, девушка полетела навстречу пленным друзьям мужа, еще на бегу крича:
— Ребята, Йохан! Умоляю, скажите, кто-нибудь видел моего Йохана?
Здоровенный капрал Олаф, тот самый, который когда-то силой уводил ее с места расстрела бедняги Яниса, на сей раз заботливо поддержал Марту, чтобы она не упала. На заросших щетиной угрюмых лицах уппландцев она увидела то выражение стыда и скорби, с которым солдаты обычно приносят весть о смерти своего товарища его женщине, как будто сами виноваты в том, что остались живы. Сердце, едва исполнившееся надеждой, оборвалось.
— Говорите… — это слово, сорвавшееся с побелевших губ Марты, прозвучало как предсмертный вздох.
— Вот, Ларс видел. Он расскажет.
Невысокий солдат с толсто перевязанной тряпками разутой ногой, опиравшийся на плечи товарищей, хрипло заговорил, не поднимая глаз:
— Все очень плохо, Марта… Я хочу сказать, хуже не бывает. Я сумел переплыть озеро и встретил Йохана в камышах, на этой стороне. Мы вместе прятались там до темноты. Мы хотели пробраться между патрулями московитов и выбраться на волю. Мы ползли… Нам удалось пройти через их лагерь. Но тут собаки, которые пасут у московитов в обозе скотину, учуяли нас и разбрехались… Будь проклята сука, которая их выщенила! Мигом принесло десяток московских драгун верхами. Нам бы отлежаться в траве, но до леса оставалось всего ничего! Мы думали — уйдем. Побежали к опушке. Они стали стрелять. Я видел, как в Йохана попали и как он упал, а к нему поскакали двое врагов. А потом и меня подстрелили — вот, в ногу! Московиты схватили меня, и когда волокли в лагерь, к ним присоединились те двое, что бросились к Йохану. Они вытирали свои палаши, Марта. Они зарубили Йохана…
