«Уезжай, — мысленно попросила она его. — Уезжай, дай мне возможность побыть одной и успокоиться!»
Но он не двигался. Еще какое-то время он молчал, а потом сказал ровным голосом:
— Вот, значит, как…
И задумчиво добавил:
— Впрочем, я должен был догадаться.
Докки, которая никак не осмеливалась на него посмотреть — ей было стыдно и неловко, вспомнила, как он оскорбил ее перед этим злосчастным поцелуем, и вновь разозлилась. Она вскинула голову и наткнулась на его взгляд. Гнев и насмешка в его глазах растаяли вместе со льдом. Теперь они напоминали прозрачное озеро, мерцающее на глубине еле уловимыми бликами. Докки прерывисто вздохнула, чувствуя, как этот спокойный, проникновенный взор переворачивает ее душу.
— Ежели вы опять намекаете на мою безнравственность, то теперь, после того, как вы… — и запнулась, подбирая слово, — …вы схватили меня, можете со всем основанием объявить меня легкомысленной и падкой на мужчин.
— Приношу свои извинения, madame la baronne, — подчеркнуто вежливо сказал он.
Она вздрогнула. Извиняется за поцелуй?! О, Боже! Это было гораздо хуже и намного оскорбительнее его заявлений о ее безнравственности.
«Этот поцелуй для него ничего не значил! Он смеялся надо мной или проверял меня, — ужаснулась Докки. — А я, глупая, растаяла…»
Она не намеревалась принимать его извинения. Надменно отвернув голову и подобрав поводья смирно стоявшей Дольки, Докки всем видом показала, что не желает более его слушать.
— Не за… м-м… свою горячность, — продолжал Палевский, словно догадываясь, о чем она думает. — За намеренно несправедливые и недостойные слова в ваш адрес. Я глубоко сожалею, что произнес их.
Ей сразу стало легче. Он хотя бы осознал, как был неправ, когда… Вдруг до нее дошло, что он сказал.
— Намеренно несправедливые? — тихо уточнила она.
— Намеренно. Я ревновал, хотя мне не стоило этого делать. Ведь у Швайгена нет никаких шансов? — полувопросительно-полуутвердительно добавил он.
— Ревновал?! — ахнула Докки, поймав себя на том, что, как попугай, повторяет его слова.
— Можете представить — ревновал, — ухмыльнулся он, и ей совсем не понравилась эта его ухмылка, с которой он то ли смеялся над собой, то ли готовил для нее очередную каверзу.
— Ведь я и предположить не мог, что моя дама, с которой мы расстались только на рассвете, будет столь ласково принимать знаки внимания другого мужчины.
«И поделом тебе», — подумала Докки.
Она очень сочувствовала Швайгену, но сейчас даже была рада, что Палевский застал их вдвоем. Если у генерала немножко поубавится самомнения, это определенно пойдет ему на пользу.
