Облизнув губы, он шумно задышал.
Амель резко поднялась и, словно фурия, пронеслась по проходу вагона мимо третьего пассажира. Его взгляд еще больше возмутил ее. Он не выражал ни малейшего удивления, а скорее что? Насмешку? Похоть? «Придурок!» Она выскочила на перрон станции «Шмен-Вер» и, чтобы успокоиться, поспешно вышла на свежий воздух.
Очень не скоро она, совершенно разбитая, добралась наконец до дому на такси. Ее жених Сильвен звонил на мобильный и оставил сообщение: он беспокоится, что она задерживается. Теперь, оказавшись дома, она сердилась на себя, что не ответила на звонок. Сильвен непременно посмеется над таким проявлением трусости. Будучи убежденной феминисткой, Амель обыкновенно ратовала за равенство полов во всем и, в частности, за смелый отпор оскорбительному поведению мужчин.
Молодой женщине наконец удалось вставить ключ в замочную скважину. Из кухни раздался голос Сильвена:
— Это ты? Не получила моего сообщения?
Не отвечая, молодая женщина направилась в гостиную и, сбросив пальто и туфли, рухнула на диван.
— Долго же ты добиралась. — Он не замедлил присоединиться к ней. Высокий, не слишком спортивный, но элегантный. Волосы он зачесывал назад и носил очки, которые очень шли к его смеющимся голубым глазам.
— Надо было закончить статью.
— А… Звонила моя мать.
Амель постаралась прикинуться заинтересованной:
— У нее все в порядке?
— Ты разве не понимаешь? — Сильвен вышел из комнаты. Голос его удалялся. — Она волнуется из-за этой истории с актами гражданского состояния.
— Опять? Сколько можно об этом говорить?
— Брось, ты же знаешь, что для нее это важно.
— А для меня разве нет?
Некоторое время слышалось лишь хлопанье открывающихся и закрывающихся дверец шкафов.
— Да, и я это знаю, поверь. Но она так зациклилась на этих штуках. Ты не хочешь мне помочь…
— Ты женишься на мне, а не на своей матери! Теперь уже…
Она запнулась, чуть было не затронув запретной темы — отказа от религиозной церемонии. Из-за разных вероисповеданий они предпочли обойтись без этого, тем более что оба были неверующими. Горькая пилюля для обеих матерей. До такой степени, что мать Амели перестала с ней разговаривать и объявила, что не будет сопровождать своего супруга на бракосочетание дочери.
Впрочем, не могло быть и речи о том, чтобы отказаться от своей фамилии и утратить эту часть корней. Молодая женщина не видела удовольствия в следовании подобным узаконенным требованиям отречения женщины от своей семьи.
