Сюзанна выносит из палатки консервированный кофе и свой «Филко», изящный радиоприемник, имеющий вид миниатюрного чемоданчика. Ловим волны 210,6 м. Радио Алжира. Джаз.
Сюзанна, дитя Парижа, танцует вокруг палатки и хлопает в ладоши в такт музыке, льющейся из далекого Алжира.
Духи далекого прошлого Сахары, несомненно, поражены.
А каменный лес бесстрастно глядит на человеческие фигурки, собравшиеся вокруг батарейного радиоприемника, на палатку и танцующую Сюзанну.
Вероятно, он говорит себе:
— Что делать… Я слишком стар, чтобы обращать внимание на этих безумцев.
Местный полицейский с изуродованным ртом, в тюрбане, с деревянной саблей на боку и толпа мальчишек в белых лохмотьях. Негроидные лица с пухлыми губами. Ноги обуты в галоши из грязи и пыли. Наш караван входит на главную и единственную площадь Улед Джеллала. Вокруг площади, как и в остальных городках Сахары, крытые, пестро расписанные галереи.
Солнце докучает нам сильнее, чем толпа любопытных. Разгружаем животных и скорее в тень. В городке, по слухам, существует приземистое здание — отель с дешевыми номерами. Вот здорово: бар с холодильником, ванна, на окнах сетка от москитов, постель!
Но происходит что-то непонятное. Нас окружают несколько стражников во главе с уже знакомым нам полицейским и ведут к огромному дому с плоской крышей. Вокруг дома высокие стены, поверх которых протянута колючая проволока.
Над этой громадой из камня и колючей проволоки в знойном, недвижном воздухе развивается красно-бело-синий флаг Франции.
— Но, господа, неужели мы взяты под стражу? Ведь у нас письмо от господина генерального резидента… а вот и разрешение.
Оказывается, вовсе нет. Мы не взяты под стражу.
Мы просто милые гости французского офицера, мсье коменданта.
Комендант Дуэ производит впечатление общительного и интеллигентного человека, пожалуй немного утомленного и нервного.
Он из тех колониальных офицеров, которые исполняют приказания, держа свое мнение при себе.
Он из тех колониальных офицеров, которые отдали часть своей жизни и здоровья этой «африканской Франции».
Он из тех колониальных офицеров, которые высидят в седле верхового верблюда столько же, сколько и за рулем автомобиля, а после двухмесячного отпуска в Париже или Нанси уверенной походкой снова ступят на песок Сахары.
Человек, чье сердце превратилось в высеченный из камня символ Долга.
— Ах, вы спрашиваете, стреляем ли мы во взбунтовавшихся туземцев? Да, мы это делаем, но только из соображений собственной безопасности. Поймите, что мы здесь на войне. Сущность войны заключается не в том, чтобы миндальничать друг с другом.
