Пелагея Ефремовна кивала:
— Бают, дохлые девятирики вокруг гнезда, которое он невзначай разорил, как вот листья по осени лежали — выходит, каждый по девять раз его зацепил. Как уж тут выжить…
Кошка Мавра, заметившая «игру» Перекати-поля с мертвушкой, зашипела и — чуть стекло не вышибла — выметнулась в форточку. Пелагея Ефремовна тотчас стала приглашать к столу японского городового, но, как всегда, не дозвалась. Каллиста же с криком: «Киса, киса! Ты куда?!» — как рак вцепилась в кошачий хвост — и вылетела следом.
…Орина, покамесь бабушка Пелагея дожидалась на магазинном крыльце, когда привезут хлеб, решила немного пройтись, за ней потянулась Миля; сестры обогнули дом Пандоры, Крошечка бросила взгляд на запыленное окошко: но Галька оттуда, увы, не выглядывала. За избой Вахрушевых на угоре виднелись широко распахнутые ворота конного двора с покосившимся дощатым забором. Крошечка, хоть и не бывала здесь, но, по рассказам бабушки, знала, что в бревенчатом домишке, чья покрытая землей крыша поросла быльем и который стоит по левую руку, когда-то — до того, как построили избу — жила их семья. Значит, можно ходить сюда самым законным образом, это почти что их двор… конечно, напополам с конями.
Девочки вошли воротами, Орина независимо поглядела по сторонам: людей не видать — и она, совершенно успокоившись, уверенно пошла к «своему» домику.
Двери, и входные и внутренние, стоят нараспашку: по стенам, на полу, и там и тут развешана, разложена и расставлена конская упряжь. Девочки потрогали хомуты, подергали вожжи и побежали к сараю в дальнем углу двора, где под навесом стояли телеги и сани, одноконные и пароконные повозки, дрожки и двуколки. У всех повозок оглобли, точно длинные рога, опущены к земле. А у стены валяется тележное колесо, середка которого в дегте — Миля, потрогав колесо, тотчас измазалась и вытерла пальцы о лист лопуха. Длинная полутемная конюшня, в которой хоть и пахло лошадьми, — пустовала: небось все кони на работе. Дети вышли из сумрака наружу — и Крошечка увидела возле колодца дедушку Диомеда, который, раскрутив ворот, переливал из колодезного цепного ведра в свое, свободное, воду и, расплескивая, понес к поилке. Тут и конюх заметил нарушительниц и грозно нахмурил брови. Орина, решившая оббежать дедушку Диомеда по дуге, схватила сестру за руку, а та уж изготовилась, собираясь заорать. Но конюх поставил ведро и подозвал их: дескать, нет ли у вас кусочка хлебушка? («Он голодный, этот дед?» — прошептала Эмилия, передумавшая кричать.) Хлеба, увы, не было.
