Пелагея Ефремовна пеняла Лильке: дескать, вот он — твой телевизор, что с нами творит, полюбуйся-ко! Целый месяц бабка, скрепившись, молчала, но когда однажды на пороге показалась Пандора с хвостом ребятёшек, кончавшимся на последней ступеньке крыльца, Пелагея Ефремовна не вытерпела и всем телезрителям показала от ворот поворот, дескать, соседи дорогие, как хотите, обижайтесь — не обижайтесь, а поговорка-то еще действует: незваный гость — хуже татарина… Тут взгляд ее упал на Раилю Файзрахманову — и она опамятовалась, да уж поздно было — татарка выскочила первая, громко хлопнув дверью. За ней потянулись остальные.
Теперь — и навсегда — они остались наедине с телевизором.
…За Ориной зашла Мазакия и позвала ее гулять. Крошечка отпросилась у бабушки и бегом, едва попадая ногами в высокие валенки, собралась. Пелагея Ефремовна крест-накрест захлестнула бахромчатую, шерстяную, цвета березовых листочков шаль и крепко-накрепко — так что щеки вывалились — завязала узлом на спине. Крошечка стерпела — тем более что и Мазакия была повязана в точности так же. Она тешила себя надеждой, что дружит с такой большой девочкой (по виду так совсем девушкой). И вот они степенно, точно две взрослые бабы, которые идут сучья рубить, направились вниз по Прокошевскому проулку — правда, пил да топоров у них в руках не было: Мазакия несла какой-то кошель, а Орина ничего не несла.
Мазакия стала спрашивать: дескать, а переписывается Лилия Григорьевна с твоим отцом? Крошечка не знала и пожала плечами.
— А ты отца помнишь? — поинтересовалась Мазакия.
Крошечка изо всех сил нахмурилась — но ровным счетом ничего не вспомнила.
— А я помню! — похвалилась Мазакия. — Красивущий бы-ыл! Просто картинка!
Орина взволновалась: если отец у нее был красивущий, так ведь есть надежда, что и она такой будет?! Но тут подруга спустила ее с небес на землю: дескать, ты на него совсем не похожа. Крошечка незаметно вздохнула.
Проулок кончился — за лесхозовской баней они свернули к болоту, которое насквозь промерзло и было присыпано снегом, но кочки валяными подошвами все равно прощупывались. Внезапно из лесу вывернул МАЗ с прицепом, нагруженный бревнами, и, приминая черные вицы, торчавшие из-под снега, как-то вперевалку проехал мимо, пропахав за собой снег. Крошечка, едва завидев лесовоз, отбежала подальше в сторону — и Мазакия крикнула:
— Ты что, машин боишься, Орина?!
— Не машин, а бревен, — поправила ее Крошечка, мятыми коленками чуявшая, что бревна опять могут раскатиться и завалить ее, теперь уж насмерть.
