Не успели выпить за знакомство, как в трубе что-то завыло, заулюлюкало, и из печи — с танцевальными вывертами — выскочила настоящая дама: платье-то широкое, такое, что ближе чем на метр не подступишься, а на голове — розовая шляпа со стоячим пером, которое потолок метет. Правда, из-за того, что дама, подобно пирогу, выскочила из печи, подол ее белого платья был малость подкопчен, да и щека оказалась запачкана.
Ефрем Георгиевич, видать, водивший знакомство с дамой, — проворчал:
— Ну опять эта зараза, явилася! Вот как ведь чует!
Дама же, отряхнув подол, подернула голым плечом и сказала:
— Попрошу мне тута без «зараз»! — и, мило улыбнувшись Сашке, протянула ему руку над кринолинами: — Мими!
— Дедушка со стороны отца, — представился солдат.
Мими выпучила глаза и взвизгнула:
— Дедушка — ас виду такой хорошенький мальчик!
— Мне двадцать лет, — смутился Сашка и хлопнул рукой по лавке: — Садитесь, товарищ, — а взглянув в лицо расфуфыренной барыньки, учтиво заметил: —У вас пятнышко на щеке…
Мими ойкнула, достала из-за лифа кружевной платочек и бросилась к зеркалу, которое висело в простенке между окошками. Но, как и следовало ожидать, не увидела своего отражения и вскрикнула: дескать, ах, какая неудача, не видать пятна-то! И протянула платочек солдату, дескать, не затруднит ли вас… Сашка, без долгих разговоров, стер со щеки печную сажу и даже платочек выстирал под рукомойником и повесил на веревку подле печи — сушиться.
— Ах, какой галантный! — воскликнула счастливая Мими и, покосившись на Ефрема Георгиевича, добавила: — Не то что некоторые! — и наконец-таки уселась за стол, причем край своего пышного подола закинула Сашке на галифе.
Раздалось: дзынь, бряк — как вроде банку с вареньем расколотили — из сеней, обычным порядком, дверями, правда, споткнувшись на высоком пороге и чуть было не грохнувшись, ввалилась малорослая рябая девка-нищенка, замотанная в несколько платков, молча прошлепала к столу, уселась напротив Сашки и тут же принялась наворачивать за обе щеки. Ни со свиданьицем, ни доброй ночи — не сказала…
— Эта невежа — Марфа, — представил девку Ефрем Георгиевич.
А та только еще ниже склонилась над тарелкой, с хлюпаньем втягивая с ложки суп и с чавканьем жуя ноздреватый хлебушек. Старик покачал головой, вздохнул, после оглядел застолье, перевел взгляд на часы, откуда опять выскочила — без спросу взяв слово — кукушка, и спросил:
— Все, что ль? Или еще кто пожалует?..
Мими повела красивыми плечами, а Сашка сказал:
