осколки уже разлетелись по медленной Лете.[6]
Смирись.
Обратного пути нет.
В историю, Бармалей, в историю…».[7]
1
Когда Наташа улетала в Стамбул, она не оставила у меня даже своей зубной щетки.
«Живу без прошлого, без будущего, без барометра и медицинской страховки, — подумал я. — Спасибо за спички в ночи, и что это еще не „Прощай, оружие!“…[8]
Сегодня Наташа в Стамбуле, завтра пригласят в Париж, через месяц на Марс…
А тут торгуешь просроченным сирийским соком. Ставишь баксы на собачьих боях в заброшенном песочном карьере вблизи Серебряного бора. Корешишься с опарышами, записавшимися в РУВД… Короче, барахтаешься в кусающемся хаосе, пахнущем яблоками и абрикосами! И все это под вой милицейских сирен…
Не известно, куда вынесет.
Каждый за себя…»
Прошло несколько месяцев.
Однажды, как гром среди ясного неба, а скорее, наоборот, как солнечный проблеск посреди необозримой грозы, — телефонный звонок.
— Приезжай, Никита! Соскучилась! Очень хочу видеть! Ты нужен мне!
И я полетел…
Наташа встречала в стамбульском международном аэропорту Ататюрк.
Схватил ее в охапку.
— Ну, здравствуй! Вот и я…
— Ты уже здесь?
Удивилась и даже как будто расстроилась. У меня так бывало, когда о чем-то долго мечтал, и это вдруг случалось.
— Да, здесь! А что?
— Я так ждала…
Наташа держала дешевую и совсем не сердитую квартиру на первом.
Балкон выходил в тихий двор. За деревьями в трех шагах парил минарет мечети. Пять раз на дню муэдзин[9] задушевно призывал помолиться во имя Аллаха. Он был так близко, что мог бы заглянуть в окно проверить, как это делают, и, в случае необходимости, пригрозить пальцем… Если бы не был магнитофонной записью.
При моем появлении муэдзин не замедлил напомнить о себе. Молиться я, конечно, не стал. Но призыв понравился. Возможно, у меня роду кто-то когда-то и молился под этот крик. У Наташи вряд ли. Она бесстрастно заткнула уши.
Судя по размерам лежака, спальню, тестировали шведы! Не кровать, а шедевр!
Вентилятор в потолке над шедевром предполагал, что кто-то закатал здесь в бетон Карлсона.[10]
Эклектичный камин, нарисованный на стене в столовой, задавил вопросом: «При чем здесь папа Карло?»
Чтобы переключиться на что-то более светлое, отправился в магазин. Притащил ящик пива, десяток бутылок сухого — красного и белого, разумеется, — бутылку текилы и бутылку мартини.
— Так много? — удивилась Наташа.
— Люблю, когда бар забит. Это бодрит и вселяет веру в завтрашний день.
— Ты рассуждаешь, как герой Хемингуэя, — сказала Наташа и огорчилась. — Не надо, не старей раньше времени.
