Я слушала Тату со все возрастающим недоумением. О ком она все это говорит? О Джеймсе? Или об Андресе? Когда мужик уходит или предает женщину, он всегда кажется ей исчадием ада, воплощением всех смертных грехов. Тату тоже можно понять: она столько лет ждала своего женского счастья. Встретился ей этот Андрес – и она уже мысленно свила с ним гнездо: всякие там ребятишки-пупсики, свой домик, размеренный быт и все такое. Он ускользнул от ее планов – и поэтому она готова заклеймить его так жестоко. Очень даже понятно.
– Ты привыкла верить людям и думать о них лучше, чем они есть на самом деле, – безжалостно поддела меня Тата. – Все у тебя – добрые и хорошие. Зло ходило вокруг тебя, а ты его даже не разглядела, – неумолимо припечатала подруга.
– Прекрати! – невольно поежилась я. – Ты говоришь, как священник на проповеди.
– Скажи лучше, что тебе просто неприятно слышать эти слова. Кто является тем человеком, ради которого Виктор Петрович пойдет на ВСЕ? Понимаешь: на все! Подумай! Я полагаю, ты ответ-то уже знаешь? Этот человек – его племянник! Роман! – торжествующе воскликнула Тата. – Собираешься спорить?
– Нет, – меланхолично сказала я. – Хотя полковник… не такой. Границ совести он не переступит.
– Совести? – протяжно повторила Тата. – Есть, есть вещи, ради которых люди пойдут на все. А благополучие и здоровье близких людей относятся к таким вещам. Разве ты думаешь иначе?
– Пожалуй, нет, – согласилась я. – Ты права.
Виктор Петрович встретил нас не очень-то любезно, что меня крайне удивило. Обычно я привыкла к тому, что полковник – настоящий образец старомодной галантности, можно сказать, рыцарского поведения, которое давно уже сегодня не в чести. Иногда даже ручку даме поцелует, пусть мимолетно, губами едва-едва прикоснется. А все равно – приятно. На этот раз – никакого целования, никакого неизменно приветливого – «проходите и располагайтесь». Напротив: он сухо кивнул мне – и все. В былое время я бы голову поломала над такой внезапной сменой поведения, но в этот раз у меня были совершенно другие задачи, и поэтому я ограничилась лишь ответным: «Добрый день» – и замолчала. Полковника я не видела три месяца, пролетевшие для меня, как один час. Конечно, я ожидала, что перемены будут, но что они станут такими разительными – нет. Полковник как-то весь осунулся, постарел, под глазами залегли тени…
После смерти жены, Нины Петровны, как рассказывала мне Вера Васильевна, полковник целый год ходил удрученным, хмурым и сердитым, как будто был обижен на покойницу, что вот она взяла и так внезапно его покинула, без предупреждения и без согласия с его стороны. Впрочем, я читала, что в старости смерть партнера переживается особенно сильно, потому что
