Не достигая подобных крайностей, обида, которая отдаляла меня от Лэ, заходила дальше, чем обычная обида. Ведь я прерывал не только объединяющее нас слово, но и совместное наше бытие. А когда простая обида убеждается в самые ужасные моменты в том, что оба протагониста находятся рядом — как в ту ночь, в одной постели — все это страшно похоже на разрыв.
Целиком предавшись этим несчастным мыслям, я, сам не замечая того, дошел до пьяца Феррари. Эта площадь в центре Генуи — самая странная площадь в мире. Обычно стоит два-три раза пройтись по какому-нибудь месту, его запоминаешь: разные воспоминания о нем совмещаются. Но что до площади Феррари — ничего подобного. Я, возможно, уже сто раз ее пересекал (действительно) с тех пор, как знал Геную. Я пережил там приключения, сильные чувства, удовольствия, печали. Именно там однажды вечером я долго разговаривал с моим другом Доннаром (уже не помню, о чем мы говорили, помню, что о самых важных в жизни вещах). Именно этой площадью мы с ним или с другими проходили, чтобы выпить вечернее атаго. Здесь однажды ночью я встретил первую — и до сих пор единственную — генуэзцу с которой занимался любовью. Отсюда два года назад я ушел за актрисой первого моего короткометражного фильма в гостиницу, где она жила. И в то же время эти ярчайшие воспоминания никак не соответствовали друг другу. Это была абсолютная площадь. Всеобщий перекресток, огромный поворотный круг. Мне не удавалось и, наверно, никогда не удастся определить ее положение по отношению к остальному городу или просто к странам света. Она открыта на все четыре стороны, но пути, отходящие от нее, настолько скрыты, незаметны, окольны, что заранее, издалека никогда узнаешь, куда они ведут. Отсюда бездонный образ Генуи как исходного пункта покорения морей и миров. В конце концов, именно здесь родился Колумб, святой покровитель всех заблудившихся. Это единственное место в мире, где действительно теряешь ориентацию.
Поэтому не было места, более соответствующего моим несчастьям. Я сел на бортик фонтана в центре площади и долгие минуты думал о Лэ. Хотя у меня довольно сильно защемило сердце, нельзя сказать, что мне было неприятно то беспокойство, в которое мое исчезновение, вероятно, ее погрузило. Она часто поступала так же! В то же время была опасность, что она воспримет мою записку буквально и прочтет о разрыве там, где речь идет только об обиде. Хотя она в последнее время внушала мне страх и даже пресыщение, я чувствовал, как раз из-за этой обиды, что до сих пор бесконечно сильно дорожу ей. Обижаться можно только на того, кого любишь, из желания быть любимым больше.
