— Оставь! — Иван Васильевич шевельнул пальцем, и опричник отошел, не сводя настороженного взгляда с преступника. Кто знает, что у того на уме. А ну как — кинется на царя? Охрани Господь от такой напасти!
Васька подполз, прикоснулся губами к царевой золоченой туфле.
— Не вели казнить, государь. — Побелевшие губы дрожали, по щекам текли слезы. — Проклятые ляхи возвели хулу на верного раба твоего. Хотели извести меня и весь род наш.
— Хулу, говоришь? — Иван Васильевич нагнулся, схватил Ваську за волосы, прошипел, сузив глаза от бешенства: — А с ляхами кто сносился? Кто хотел ворогов привести под город Коломну? Почто такое удумал? Ну!!! Говори, смерд, а то велю собакам скормить.
— Не… Не… Го… Го… — Слова застревали в горле.
— Что мычишь, непотребный? Али язык проглотил? — Иван Васильевич отпустил Ваську, откинулся на троне.
Бывший боярин, а ныне смерд, преступник, тать, попытался подняться, но сила в руках иссякла. Ослабли они то ли от страха, то ли от бессилия. Зато вернулся голос. И он заголосил — быстро, сбивчиво, боясь, что царь не выслушает до конца и велит тащить вон из полатей:
— Государь, невиновен я!!! Ляхи проклятущие зло на меня поимели за то, что обозы мои да караваны с разным товаром, по твоему царскому повелению, в обход ляшской стороны торговать пошли. В Свитьод[7] и далее — в полуночные страны. От того они большой убыток стали терпеть, а на меня зло копить… Не единожды я получал от них подметные грамоты, чтобы отступился от царского поручения. Но я на своем стоял твердо и за то великое поругание имел, — Васька всхлипнул. — Батюшка мой хворый лежит, того и гляди — помереть может со дня на день. А меня как последнего раба кинули в застенок… За что, государь?
Васька замолчал, рукавом вытирая катившиеся слезы.
Иван Васильевич взглянул на Вельского. Тот кивнул, добавив:
— Отец его, Твердислав, три года назад грамоту получил. Велено ему было караваны и иные какие товары в ляшской земле не торговать, а вести дальше. Распорядился ты, государь, сделать это оттого, что купцов наших и торговых людей там всячески притесняли и обижали.
Иван Васильевич смотрел на распростертого человека. Пока Вельский говорил, в голове неторопливо ворочались мысли. Васька перестал елозить рукавом по мокрому лицу, выжидательно смотрел на царя. Понимал, что сейчас решается его судьба.
— Поднимите его!
Двое опричников подхватили Ваську под руки, подняли. Тот, не в силах стоять, обвис, словно куль на руках стражников. Они его встряхнули, да так, что голова Васьки мотнулась из стороны в сторону, и оставили стоять на дрожащих ногах.
