Тёплые мартовские деньки не смогли устояться надолго и сменились приступом холода со снегом, ветром и гололедицей. Если бы не ранние рассветы, можно было бы подумать, что на дворе декабрь. Валентин энергично занимался подготовкой к международной конференции. Он организовал рассылку информации, приглашений и рекламы. Договорился с одной из петербургских газет об интервью с заведующим кафедрой профессором Климовым. Связался с зарубежными вузами, принимавшими участие в предыдущих конференциях. Словом, завёл маховик.
Что бы ни говорил профессор Климов про международные конференции, которые «гуртом делаются», вся подготовка свалилась на доцента Валентина Шажкова. Здесь необходимо прибавить: и на его верного «оруженосца» аспирантку Елену Окладникову. Лена выполняла функции коммуникатора: сначала с Валентином, а потом сама вела всю переписку по конференции на русском и английском языках. Кроме того, выполняла текущие поручения: куда-то поехать, оформить приглашения, заказать билеты, купить картридж для принтера или сахарный песок для кофе. Делала всё это без внутреннего сопротивления и жалоб. У Валентина с Леной Окладниковой установилось рабочее взаимодействие на уровне интуиции. Встречались они не каждый день: Шажков часто работал дома, да и Лена вела переписку со своего ноутбука, периодически синхронизируя его с медленно ворочавшимся кафедральным «пентиумом».
Оба получали удовольствие от общего дела и, кажется, не стремились к дальнейшему сближению. Через три недели Шажков знал об Окладниковой не намного больше, чем при знакомстве. Девушка из провинциального городка, из семьи, принадлежащей к местной элите. Отец — директор крупного по городским масштабам предприятия, но с семьёй давно не живет, хоть и помогает. Что ещё? Любит и знает музыку (для Валентина — очень важный фактор), окончила музыкальную школу, пела в церковном хоре, увлекается языками. Да, ещё старый профессор Кротов сказал, что Окладниковы происходят из староверов, живших в Архангельской губернии и вокруг неё. Всё.
И тем не менее Шажков чувствовал, что дистанция между ними стремительно сокращается, и для этого не требовались дополнительные знания и даже частое общение.
Вообще говоря, Валентин был взволнован и даже раздосадован (а может, и испуган) собственным предложением Лене сходить вместе в церковь. С одной стороны он явственно ощущал эту потребность и, сам того не осознавая, «зацепился» за возможность получить поддержку со стороны. С другой стороны, договорившись с Окладниковой, Валентин лишал себя свободы манёвра, возможности оттянуть время, собраться с мыслями, просто отказаться, наконец. Хотя отказываться, наверное, было уже нельзя. Он чувствовал, что в душе у него поселилось некое инородное тело, напоминавшее о себе то неудобством (как косточка в горле — сглатываешь, сглатываешь, а она всё там и там), то необъяснимой душевной болью, то мгновенным, как вспышка, и быстро проходящим воспоминанием, оставляющим после себя ощущение душевной тяжести и стыда. В последнее время неудовлетворённость собой, вообще свойственная Шажкову в силу особенностей его характера, выросла безмерно. Ему казалось, что его благие намерения (коих немало) «уходят в песок», что за ним тянется шлейф недостойных поступков, мыслей и желаний. Иногда он чувствовал, что теряет контроль над своими страстями. Тогда его охватывал липкий страх, и он малодушно (как ему казалось) бросался искать помощь. Не сразу, но Валентин эти свои проблемы стал рассматривать через призму понятия «грех». А коль скоро грех, то надо бы исповедаться. Но как?
