— Да… что-то в этом роде я и думал, — сказал Руссильон.
— На самом же деле, знайте, что весь этот маскарад вынужденный, что Черная Роза скрывает свое лицо под маской и свое настоящее имя за выдуманным прозвищем совсем по другим причинам. И, когда я назову вам подлинное его имя, — надеюсь, граф, вы сохраните его в тайне ото всех, — вы, полагаю, поймете герцога. — И, наклонившись к уху графа, де Брие прошептал несколько слов, заставивших старика поднять удивленно брови.
— Да, да, я сказал вам чистую правду… Теперь, когда вам все известно, — каков будет ваш ответ на предложение его величества?
Руссильон опять дернул себя за ус. Он понимал, что дело его партии скоро будет проиграно, соратники, в большинстве своем, либо погибли, либо сдались; к тому же он уже давно начал и сам сомневаться в справедливости этого дела, — слишком много пролилось крови, в том числе и невинной. Да и отец Игнасио, капеллан замка, не раз говорил графу, что бунт против помазанника Божьего — страшный грех, идущий от диавола.
Да, милость французского государя была безгранична, — его, графа, дочери, — его, взбунтовавшегося против своего короля! — предложить стать женой двоюродного брата его величества! Но гордость и честь старика восставали при мысли о капитуляции — пусть и такой почетной.
«Не лучше ли и достойнее — идти до конца, не сдаваться и умереть в бою, не посрамив славы и чести моих благородных предков? — спрашивал себя старик, подойдя к одному из окон залы, выходящему во внутренний двор замка. Взгляд его остановился на людях, сидящих и лежащих, — кто — на каких-то тряпках, кто — на голых камнях. Все они, оборванные, измученные и истощенные, были не постоянные обитатели замка, а сбежавшиеся сюда со всех окрестностей крестьяне-вилланы, до смерти напуганные приближением войска герцога Черная Роза и в панике бросившие свои жалкие лачуги и скудные пожитки на произвол судьбы.
Глядя на этих несчастных, граф понял, — он не сможет отказаться от предложения Людовика. Да, сам он и его немногочисленные воины готовы были сражаться и погибнуть — в бою ли, или под пыткой после пленения, — но эти жалкие людишки, жмущиеся к стенам замка, как слепые щенки к бокам матери-суки?… Ведь они тоже, после взятия Руссильона, станут жертвами, невинными жертвами и, прежде всего, его, своего сюзерена, упрямства и несгибаемой гордости. А его дочери, его любимые четыре дочери? Что станет с ними, когда замок падет?.. Страшно подумать!
