Она громко зарыдала, уронив голову на руки.
— Скотина! Скотина…
Ангелина Львовна встала и накапала ей валерьянки в стакан с водой.
— На, выпей и успокойся. Слезами делу не поможешь.
Машенька взяла стакан дрожащей рукой, выпила. Магический шар стоял напротив нее — холодный, прозрачный и равнодушный, хотя за окном вовсю светило апрельское солнце. Ангелина Львовна вспомнила, каким он становился при Ревине: золотистое сияние зарождалось в его сердцевине и переливалось, не достигая поверхности. Интересно, это действительно так или имел место обыкновенный обман зрения? Хотелось бы проверить. Судя по реакции шара, Машенька и ее супруг в самом деле люди разные.
Госпожа Ревина немного успокоилась.
— Данилу вчера чуть не убили, — сказала она. — Снайпер. Ревин как раз выходил из банка. Мне Холмогоров позвонил, рассказал… Представляешь, до чего дело дошло? В Москве покушения на бизнесменов не редкость, но… каждый надеется, что чаша сия минует его. И мы с Данилой так думали. А вчера…
Слезы снова полились из ее глаз. Уже не черные, как раньше, а самые обыкновенные, потому что «несмываемая» французская тушь давно смылась.
— Как это случилось?
— Да как всегда. Данила вышел, и тут у него из кармана что-то выпало, то ли портмоне, то ли…телефон. В общем, не знаю. Он внезапно наклонился, и пуля попала в охранника. Прямо в лоб. Все бросились кто куда… но разве от снайпера спрячешься? Только он больше стрелять не стал.
— Ужас…
— Думаешь, Ревина это испугало? Поехал, как ни в чем не бывало, по своим делам! Даже не напился. Я сдуру решила, что у него нервный срыв, депрессия… Ничего подобного. Звоню вечером ему в гостиницу, спрашиваю, мол, как ты? Может, мне приехать? А он… смеется. Я, говорит, все выполнил, что мне было положено, и терять в этой жизни мне нечего. Так и заявил. Псих!
— Тебе надо уехать куда-нибудь, — посоветовала Закревская. — К родителям, например.
— Только не это. У мамы сердце слабое. Я и так за нее боюсь. Если в новостях про Данилу передадут… Ой, лучше не думать! Она ужасно за нас переживает. Ей Данила по душе пришелся. Она его как сына любит.
— Все равно. Одной тебе в квартире оставаться нельзя.
Машенька кивнула.
— Я к подруге переехала. В Болшево. Там спокойно… Лес, птички поют.
Ангелина Львовна, как могла, успокаивала Ревину. Та наконец устала от слез и жалоб, засобиралась домой.
— Вызову такси, — сказала она. — Я нашей машиной не пользуюсь. Боюсь. Вдруг бомбу подложат? О господи, спаси и помилуй…
