— Хлеб-то еще есть…
— Тьфу ты, кочерыжка старая! — рявкнул, внезапно срываясь с места, Ян и так треснул табуретку о пол, что от нее щепки полетели. Голос его дребезжал и срывался на высокой простуженной ноте. — Отдай, отдай! Все отдай! В помощь немецкой армии! Сгори она!
Не договорив, он хлопнул дверью и вышел вон. Через несколько секунд со двора донесся пронзительный собачий визг, коротко ревнул теленок.
— С ума спятил старый! — перекрестилась хозяйка. — За двадцать годов, что с ним живу, ни разу такого не было.
Через час, снимая шкуру с прирезанного теленка, Зирнис говорил сокрушенно молчавшей жене:
— Ты не жалей. Теперь жалеть нельзя, все одно отберут. Пусть идет пропадом! Гитлеру меньше достанется.
Хозяйка вздохнула:
— Ой. Ян, Ян! Всего месяц, как немцы пришли, а ты уже такой. Что с тобой будет через год или через два?
— Молчи! Типун тебе на язык. Неужели им два года у нас быть?
Теперь, по дороге, наблюдая за ним, Илья стал осторожно выпытывать.
— А как же вы, дядя Иван, в город не боитесь ехать? Все боятся, а вы не боитесь?
— Наши не боятся! А не надо — и не едут!
— А вам очень надо? — Мальчик притаил дыхание.
Латыш хитровато посмотрел на него, погладил тыльной стороной пальцев левый ус, как будто раздумывая, что ответить. Но, пока он раздумывал, прошло столько времени, что можно было совсем не отвечать, и он промолчал.
«Да, у такого узнаешь!» — с досадой подумал Илья.
Сейчас его мирило с латышом сознание, что Зирнис так же яростно, как и он, ненавидит гитлеровцев.
Возле моста, переброшенного через сухой овраг, они догнали пожилого крестьянина в помятой соломенной шляпе, устало шагавшего по обочине дороги.
— Гунар! Добрый день! — живо воскликнул Зирнис, узнав в нем своего старого приятеля из соседней волости.
Крестьянин удивленно оглянулся, хлопнул руками по бедрам.
— Ян… О, чтоб тебя мыши съели! — На темном, цвета хлебной корки, бритом лице его появилась скупая улыбка.
Зирнис остановил лошадь, друзья пожали друг другу руки.
— В город? — спросил Гунар, с любопытством поглядывая то на Илью, то на Зирниса, подвинувшегося на телеге, чтобы освободить место. — Что это тебе взбрело на ум кататься в такое время?
— Дело есть. Ну, садись, нам, кажется, по пути.
Гунар, неопределенно крякнув, взобрался на телегу.
— Мне только до Штяуне. Повидаться там кое с кем надо.
— Что ж ты пешком? — Зирнис тронул вожжи. Телега мелко затряслась на скрипучем гравии, потом мягко поплыла по гулкому дощатому настилу моста.
