Бурная светская жизнь мистера и миссис Хоули шла своим чередом. Лайла и Кларисса едва ли не каждый день сопровождали их на концерты, чаепития и театральные представления. Званые обеды в доме номер восемнадцать тоже стали устраивать чаще. Лайла неизменно на них присутствовала, и гости, быть может, и не замечали в ней ничего необычного. Однако все в доме знали, что она готова взорваться в любое мгновение. И семья, и прислуга ходила вокруг неё на цыпочках. Миссис Хоули шла на всевозможные уступки. Яшме теперь было позволено находиться в столовой за первым и за вторым завтраком.
Ханна всякий раз старалась побыстрее управиться с делами в комнате Лайлы. У неё больше не случалось таких неприятностей с Яшмой, как в первый вечер: очевидно, кошка признала в ней служанку, которая, как прежде Дотти, приносит ей молоко, а часто и жирные сливки. Но Яшма неизменно провожала Ханну странным взглядом. А когда кошка смотрела на неё, девочке почему-то казалось, что за ней как будто наблюдает сама Лайла.
* * *
Судомойка всегда вставала утром раньше всех, а ложилась спать позже всех. Этим вечером Хоули устроили очередной званый обед, и после ухода гостей Ханна долго занималась уборкой. Когда она наконец пошла к себе наверх по чёрной лестнице, было уже далеко за полночь. Дрожащий огонёк масляной лампы едва освещал ей путь. Ханна открыла дверь своей каморки и замерла, сдерживая крик ужаса. В темноте перед ней парили две сверкающих черточки. Тут с кровати что-то поднялось. Яшма выгнула спину, взмахнула хвостом, будто саблей, оскалилась, показывая пару кривых белых клыков, и уставилась на грудь Ханны, туда, где под платьем висел мешочек. У девочки сжалось сердце. Свободной рукой она машинально схватилась за мешочек, и кошка протяжно зашипела — будто на раскалённые угли плеснули водой. «Она хочет мой мешочек!» — осенило Ханну.
Девочка ринулась на кошку, размахивая лампой. По стенам заплясали тени.
— Брысь! Брысь! — Яшма соскочила с кровати, бросилась вон из комнаты и исчезла в темноте коридора. Ханна ещё долго стояла в дверях, тяжело дыша и пытаясь унять бешено колотящееся сердце.
Всю ночь она не смыкала глаз, наблюдая, как мрак за окном постепенно сменяется предрассветной мглой. Наконец девочка встала, задолго до положенного часа, и принялась за утренние дела. Но весь день её как будто преследовало ужасное кошачье шипение. Лишь в музыкальной комнате Ханна его не слышала. Едва она шагнула в уютное помещение, залитое майским солнцем, как в её памяти ожили ласковые звуки арфы. Всякий раз, как девочка заходила в музыкальную комнату, её тянуло прикоснуться к струнам. Вдруг она почувствовала на себе чей-то взгляд.
