Мы с Анной не были подругами с детства, хотя так могло показаться, если поглядеть на наши одинаковые платья, обувь, украшения и прически. Одинаковый беспокойный цепкий взгляд, одинаковые лихорадочные влюбленности…
Мы были почти взрослыми, когда встретились на вечеринке: я только что начала жить самостоятельно, а ей оставался год до окончания гимназии. И все же образ маленькой девочки, которую я никогда не знала, лучше всего сохранился в моей памяти. Рыжие локоны Анны развеваются на ветру, обгоняя меня, она бежит по скалам на острове Удден. Одно лето сменяет другое, Анна растет и хорошеет, большой дом с облупившейся краской блестит в лунном свете. Вот ее родители, братья и сестры, они смотрят друг на друга… Я вижу мир так, как видит его Анна, — в виде большой карты. Эти образы детства четки и прозрачны, как стекло, хотя меня там, в ее детстве, не было и я не знаю, как все происходило на самом деле. Воображение рисует ее детскую фигурку, переносит ее нынешнюю в прошлое, где она становится ребенком. Она везде в том числе в людях, которых я узнала позже, занимавших ее комнату в моей квартире в Черрторпе. Она в других моих подругах. Но Анна совсем не похожа на них.
* * *
Схватив рюкзак, я выскочила на улицу и бежала всю дорогу до вокзала. Ночной поезд до Лиона и Парижа был уже подан, и мне даже удалось купить спальное место в купе. Кондуктор удовлетворенно захлопнул папку с билетами и объявил, что последнее место продано. В узком теплом коридоре пахло туалетом. Кондуктор указал мне на верхнюю полку в последнем купе. Две загорелые немки, блестящие от жары и ночного крема, уже легли. Я забралась на свое место и уснула, даже не стянув джинсы. Во сне я видела Томаса. Снова и снова он приходил с собакой на набережную и садился за самый дальний столик, как всегда. Он сидел с бокалом пива в слабом свете бара, собака бегала вдоль берега, облаивая ящериц и птиц, а поезд медленно ехал на север, сопровождаемый стуком колес и беспокойными сновидениями.
Утро я встретила в Париже, а уже через день была в Стокгольме. От поездки остались обрывочные воспоминания — ожидание, бегающая по пляжу собака, мерный стук вагонных колес. Собака беспокойно ходила из стороны в сторону, терлась о руки Томаса или рылась в мясных объедках, которые выносили из кухни отеля. Влажные ночные часы переходили в рассвет, немки легко и бесшумно дышали во сне, течение времени устремилось в новый день. Сверкала голубая пропасть Атлантики, и в ярких солнечных лучах двигались его руки, напрягались мышцы на плечах и шее, склонялась голова, слюна блестела в уголке рта.
