Она занервничала, услышав про подарок, и ее чувства отразились во мне. Анна развернула упаковку и благодарно улыбнулась — кольцо ей понравилось.
Несмотря на то что я всегда носила с собой фотоаппарат, Анну я снимала редко. Я была так занята ее созерцанием и копированием, что времени запечатлеть нас не оставалось, и у меня не было ни одного нашего совместного снимка. Возможно, именно поэтому со временем мне стало трудно ее вспоминать. Я могла спутать ее с другой девушкой, жившей в комнате Анны позже. С трудом припоминала, в каком именно эпизоде моей жизни принимала участие Анна, но зачастую оказывалось, что тогда я жила одна.
* * *
Она ответила в конце следующего лета, когда я уже и забыла, что писала ей. Я вытащила конверт со знакомым почерком из ящика, облепленного уховертками.
Сначала она официально поблагодарила за мое письмо по случаю ее выставки. Писала, что чувствует себя неловко, и объясняла это нелюбовью к публичности, которой требуют подобные мероприятия. «Я хочу, чтобы люди смотрели на картины, а не на меня», — писала она.
Анна по-прежнему жила в Париже и вовсю трудилась над новой выставкой, которая должна была пройти в Амстердаме следующей осенью. Томас много работал, и это выручало их, так как ее доходы были нерегулярными. Возвращаться в Швецию Анна не хотела, поскольку летом они собирались поехать на машине на юг.
Внизу листа тонкими линиями Анна нарисовала три окошка. Внутри окошек был автомобиль и фигуры с огромными глазами и крохотными тонкими ногами. Подписи к рисункам представляли смесь французского со шведским, и я смогла понять только про долгожданную поездку к морю.
На обратной стороне был длинный постскриптум, написанный другой ручкой и в другом стиле, больше похожем на ее прежнюю манеру.
«Я размышляла о том, что ты написала о своей дочери, о том, как быстро она растет. Ты ведь знаешь, что у меня двойняшки? Две девочки, им скоро будет двенадцать. Неделю назад одна из них, Иса, вернулась домой из летнего лагеря в Йевле с массой впечатлений. Она стояла в гостиной, бурно жестикулировала и говорила по-шведски (чего мы обычно не делаем). Ее волосы стали яркорыжими, я совершенно отвыкла от этого цвета за время ее отсутствия и внезапно увидела, как она похожа на моего отца. Помнишь, как мы обычно смеялись и говорили, что его волосы горят? А сейчас горят волосы его внучки. Жизнерадостная, загорелая, она даже шутит, как он. Иса необычайно выросла. И дело не только в росте, она словно вырвалась на свободу. Это было необыкновенное чувство, смесь радости и печали…»
