— Господин полковник, — начал я, — дело в том, что «Триест» предназначен не для выхода в море, а для того, чтобы идти на дно… Я не сомневаюсь в компетенции господ, которые, как вы сказали, станут наносить мне визиты. Но они должны заключить, способен ли корабль не пойти ко дну. Мне же нужно совершенно противоположное. Вы полагаете, стоит их беспокоить?
Замечание несколько поколебало уверенность полковника-юриста. Но он вовсе не желал терять престиж.
— Прежде чем он пойдет ко дну, его ведь нужно буксировать, этот ваш… батискаф!
— Совершенно верно.
— В таком случае ваше судно должно быть непременно внесено в регистр.
Я решил закончить дискуссию:
— Полковник, о каком судне вы говорите? У меня нет никакого судна. «Триест» нельзя назвать надводным судном, поскольку он не предназначен для перевозки людей и имущества. «Триест» не является также и подводной лодкой, поскольку его задача — достичь дна, а не торпедировать чужие застрахованные корабли.
Полковник задумался. Потом вдруг на него снизошло служебное озарение, и он воскликнул:
— Но у вас там на борту сто тысяч литров бензина! Значит, вы — танкер.
— Я не танкер, потому что увожу из порта приписки и привожу туда одно и то же количество бензина. Причем здесь танкер?
— Тогда о чем идет речь? — повторил вдруг полковник знаменитую фразу.
— Речь идет об аппарате для изучения физических явлений. Обычно он работает на суше, но время от времени помещается в жидкую среду для получения отдельных характеристик…
На сей раз юрист был сражен. Не было еще случая, чтобы в морской регистр вносили «физический прибор». Бог знает, зачем газетам понадобилось столько трубить о «глубоководном корабле», о его экипаже, о прекрасных мореходных качествах! Но полковник не стал заходить так далеко. В последней попытке он пробормотал:
— Ну, а если с вами случится…
— Уверяю вас, господин полковник, если я застряну на дне, я не явлюсь сюда докучать вам щекотливыми формальностями!
Он не улыбнулся: по эту сторону Альп с несчастьями не шутят. Полковник вдел монокль обратно в глаз и, как положено гостеприимному итальянцу, угостил меня крепчайшим кофе из представительских запасов флотского интендантства.
Чудесным апрельским днем 1957 года первая когорта американских океанографов появилась в Кастелламмаре. Пока суд да дело, надо было выработать план работы, договориться, кто из океанографов будет погружаться, распределить обязанности — одним словом, составить четкую программу. «Триест» подвергли тщательному осмотру, установили на нем прибывшее из Америки дополнительное оборудование; решено было, что я спущу батискаф на воду 8 июня. Коллеги засыпали меня вопросами: сможет ли «Триест» опуститься на дно; можно ли в нем пробыть шесть-семь часов на глубине; хороша ли видимость сквозь иллюминаторы; есть ли смысл монтировать гидрофоны; способен ли он останавливаться точно на трехсотметровой глубине при расстоянии до дна около трех километров и т. д. и т. п. Я утвердительно ответил на все вопросы, после чего мы в полном составе отправились на судоверфь. Будущие члены экипажа по очереди залезали в кабину, оглядывались и тщательно замеряли каждый свободный клочок, рассчитывая установить там свои электронные приборы. Затем мы расстались, условившись собраться в день спуска на воду.
