— Денни, — сказала я и встала под уличный фонарь. — Это я.
Ни признания. Ни ответа. И поскольку я теперь стала героиней радиорепортажей, я не могла назвать своего имени.
— Это мама Алекса.
Окно с шумом захлопнулось. Через секунду он, пробежав через склад, открыл дверь.
— Я не решилась заходить к тебе так поздно, — сказала я, — но было бы очень сложно объяснить все по телефону.
Он схватил меня за руку и, втащив внутрь, повел к лестнице в задней половине дома.
— Э-э… — начала я. — Ты слышал?
Денни кивнул. К нему вернулось хладнокровие. В школе он был невысоким и плотным подростком. Сейчас он был ненамного выше меня, но похудел, сформировавшись в идеальный широкоплечий мужской треугольник.
— О вас только что сообщили в одиннадцатичасовых новостях, — сказал он. — Они использовали чью-то любительскую видеозапись на выпускном вечере в школе. Вы, смеясь, разговаривали о чем-то с доктором Хигби и мистером Пересом, а когда заметили камеру, помахали рукой.
— Я не хочу доставлять тебе неприятности, — сказала я. — Но мне некуда идти.
— Пошли наверх.
Я была признательна уже за то, что он не сказал: «После вас» — мои мышцы так болели, а ноги так ныли, что я была вынуждена схватиться двумя руками за перила и буквально тащить себя по лестнице, как старуха. Однако я предпочла смотреть на упругий зад Денни Риза в потертых джинсах Ливайс, чем он смотрел бы на мой во французских слаксах и, без сомнения, заметил бы, что он давно лишился прежней упругости.
Он закрыл дверь квартиры и, заперев на три замка и задвинув намертво засов, приставил на место прикрепленный к полу металлический прут. У Денни было много чего, что надо было охранять — конечно, это не относилось к его старой с торчащими пружинами кушетке, на которую он предложил мне сесть. Каким электронным богатством он обладал! Телевизор с огромным экраном, два видеомагнитофона, огромное количество стерео и аудиоаппаратуры, микрофоны.
— Миссис Мейерс, — он произнес мое имя медленно, выделяя каждый слог.
Я предположила, что это новая меланхолическая манера приветствия.
— Денни.
— Предположим, я не буду спрашивать, что у вас нового, — произнес он.
Он был не слишком воспитанным и не стал дожидаться моей реакции. Вместо этого он исчез в другой комнате и вернулся, застегивая манжеты черной шелковой рубашки. Сама рубашка осталась расстегнутой. Он застыл в дверном проеме, сложив руки на груди, и внимательно посмотрел на меня.
— Чем я могу вам помочь? — спросил он.
