— И очень.
— Алекс, передай, пожалуйста, картофельный салат своему брату, — сказала Стефани.
— Упорствуют в чем? — переспросила Маделейн.
— Они считают, что это сделала я, — вынуждена была сказать я.
— Это — безумие, — вставил Бен, нацепив на вилку красный жареный перец.
— Что бы ты ни сделала, ни одна женщина в мире не посмеет осудить тебя, — скорбно сказала Маделейн. — Он изменял тебе. Помнишь ту поэму, которую я написала сразу после его ухода — после того издевательского приема по случаю вашего юбилея. «Серебряная свадьба И ночь любви Любви и золотого смеха До самого глубокого рассвета, Когда холодный муж С иронией…».
— Миссис Берковиц, — произнес Алекс своим бархатным баритоном.
Она возмутилась, что ее прервали.
— Что?
— Заткнитесь!
Я замерла. Маделейн замерла. Замерли все. Затем Маделейн вскочила, и так, что ее стул с грохотом опрокинулся на пол. Она стояла, уперев руки в бедра. Одна секунда, две, три. Она в упор смотрела на Алекса. Он также смотрел на нее. Она первая отвела взгляд и посмотрела на меня. Я молчала. Маделейн выскочила вон.
Стефани, своим мягким успокаивающим голосом, поменяв тему разговора, спросила, разрешила ли полиция пользоваться кухней. Когда я ответила утвердительно, она поспешила убрать посуду со стола; Я заметила, что Алекс не сводил с нее взгляда всякий раз, как она появлялась с новой партией тарелок. Дело было не только в прекрасном лице Стефани — он, похоже, желал выяснить, что скрыто за плотно облегающим голубым свитером и мешковатыми слаксами из твида. Он предложил помочь ей, но она отказалась. Он уставился в ее огромные ясные глаза. Поймав на секунду его взгляд, Стефани пристально на него посмотрела. Затем, возбужденная и внезапно покрасневшая, отступила на безопасную кухню. Бен, конечно, даже не обратил на нее внимания. Он держал под столом за руку «Подозрительную».
— Я видела на улице мужчин, — тихо сказала Касс. — В серой машине в конце аллеи. И двоих перед домом.
— Именно сейчас? Когда вы входили?
— Да. А что, они обычно располагаются именно так?
— Нет. Думаю, это постоянная слежка.
— Какая глупость!
— А у тебя есть какие-нибудь подозрения, Касс?
— Относительно кого?
— Относительно меня.
— Никаких, Рози.
В эту ночь шел дождь. Холодный осенний ливень, как барабанными палочками, стучал по сухим листьям. Последнее, о чем я успела подумать до того, как впала в состояние, скорее, оцепенения, чем сна, — что ночной воздух благоухал, и что мне следовало предложить кофе полицейским, сторожившим меня под дождем.
