— И какой же месяц у него оплачен?
— О, этого мы не догадались узнать, — Церковенко вежливо восхитился моей детективной изощренностью. — Наш завхоз задавал локальные вопросы. Спросил, есть ли у них такой жилец. Сказали, есть. Спросил, нет ли на него каких жалоб. Сказали, нет. А квартплату, сказали, вносит исправно. Казалось бы, все в порядке. Но Юлдашева вчера трижды ездила к нему — никто на звонки не отзывался.
— Он одинок, этот Налимов?
— Имеет ли семью? Нет, здесь не имеет. Холост. Отец его, лингвист глобального масштаба. Давно живет в Москве. Самого Николая Назаровича, кстати, ради заслуг отца в наш институт и приняли… Директор института принял, — тут же зачем-то уточнил Церковенко.
— А вы-то лично к Налимову ездили?
— Как же, как же! Сам, лично. Вчера же, в десятом часу. Чтобы с соседями поговорить, если Налимова не будет.
— Давайте строго следовать фактам. Вы вошли в квартиру и таким образом установили его отсутствие?
— Ну, разумеется, просто позвонил в дверь, — хохотнул Церковенко, снова отдавая должное моей квалификации. — Возможно, Налимов и отсиживался в санузле. Не утверждаю обратного. Но признаков жизни не подавал. Тогда я постучал в дверь справа. Вышел патлатый пенсионер. Чудаком оказался неимоверным. Открытки собирает, марки, монеты. Древние радиоприемники — главный его конек. Как, говорится, хобби. Скрипка висит на стене. Подумал, скрипач. Так нет же. Бывший товаровед магазина электротоваров. И скрипку держит в память о первой любви. Или о последней зарплате.
Решительно не нравился мне этот атлет Церковенко — несмотря на хорошо отработанные повадки рубахи-парня. Но оборвать его пришлось без учета моих симпатий и антипатий: подпирало время. В вестибюле какое-то там объявление о каком-то заседании висело. Посему я, демонстративно поглядев на часы (признак дурного тона в светском обществе — и высшее проявление корректности — в деловом), заметил:
— Виноват, отвлекаю вас, Яков Михайлович, от сути. Вернемся к Налимову.
— Налимов? — симулируя профессорскую рассеянность, Церковенко сморщил свой беззаботный младенческий лоб. — Не Налимов, пенсионер… Я сразу: давно, мол, видели соседа? Что называется, взял быка за рога…
В конце концов из замдиректора удалось выжать, что старик не столько видел, сколько слышал Налимова шестнадцатого июля. Был жаркий вечер, и старик ковырялся на балконе в своих приемниках. Балкон старика отделен от балкона Налимова тонкой перегородкой. Около двенадцати говор, доносившийся из налимовской комнаты, сначала тихий, внезапно усилился. Старику даже показалось в первый момент, что это сработал старенький СВД-9. Потом он понял, что Налимов и какой-то незнакомый мужчина вышли на балкон. О чем они говорили, старик не слышал, но внезапно в его сознание ворвалось дважды повторенное гостем: «убийство или самоубийство — вот выбор!» А потом раздался демонический хохот и все смолкло.
