Агент Брауни подавила зевок. Монотонное шуршание дворников по ветровому стеклу убаюкивало, усугубляя результат многих бессонных ночей. Она определенно обошлась бы сегодня без столь раннего подъема. Хотя в этот раз у нее не было выбора. Не так часто делом занимался лично директор ФБР Грин.
— Мы так здесь вечность проторчим, — нетерпеливо сказала она. За то время, что подействовал кофеин, машина продвинулась вперед всего на пару футов. — Когда доберемся до Западной Четырнадцатой улицы, сверни на Восьмую. — Посмотрев в зеркало заднего вида, она поймала взгляд водителя, устремленный на ее грудь.
— Конечно, — неловко кивнул тот, переведя взгляд на дорогу.
Дженнифер откинулась на спинку сиденья, сердясь на водителя и удивляясь себе. Каких-то девять месяцев — и она явно превращалась в типичного жителя Нью-Йорка, беспричинно нетерпеливого и категорически уверенного в собственной способности показать самый короткий путь до любой точки города. Не самые привлекательные черты характера, возможно, но давшие ей неожиданное ощущение принадлежности к этому городу. Такого она не испытывала давно. Очень давно.
Через двадцать пять минут машина повернула на Западную Восемьдесят девятую и остановилась у изысканно декорированного фасада «Клермон райдинг акэдеми», старейшей действующей конюшни штата, как сообщалось на прибитой к стене табличке.
Дженнифер привычно оглядела улицу — отряд Грина был уже на месте. Несколько счастливчиков сидели в одном из трех неприметных автомобилей, остальные стояли у подъездов напротив, и вода лилась на их плечи и носки начищенных ботинок. Рано он их собрал. Чего бы ни хотел Грин, в его планы явно не входило сидение без дела.
Она вышла из машины. На обычную городскую одежду — черный брючный костюм и белую шелковую блузку — было наброшено длинное пальто. Не самый роскошный наряд, конечно, но Дженнифер на собственной шкуре испытала, как охотно люди цепляются к любой мелочи, стремясь навесить на человека ярлык в пределах своего скудного закостенелого сознания. В Бюро непросто приходилось любой женщине, тем более афроамериканке, и Дженнифер устраивало то, что ее считали скорее фригидной, чем сексуальной, — а это были единственные категории, под которые попадали агенты женского пола в ФБР. Кроме того, ей нравилась эта одежда тем, что с утра не нужно было выбирать наряд. На одно решение меньше.
В здание школы верховой езды вел пандус, покрытый густым слоем смешанных с грязью опилок. Дженнифер вошла внутрь, поразившись невероятной смеси запахов кожи, лошадиного пота и навоза, столь чуждых безжалостным джунглям Манхэттена — джунглям из стали, бетона и стекла. Она подумала, что когда-то эти запахи и звуки наполняли все вокруг; стук копыт и гудки судов, входивших в бухту, были символом нового города, построенного на надеждах и стремлениях. Дженнифер решила, что этот запах ей нравится. Он казался настоящим. Неизменным. Важным.
