Первый этаж, крыло Денон, Лувр, 21 апреля, 16:23
Том уже задумывался, сможет ли он хоть когда-ни-будь увидеть музей глазами обычного посетителя. Дело было не в том, что он не мог оценить выставленные экспонаты; и будучи вором, он испытывал страсть к произведениям искусства, с детства привитую родителями. Но как бы ни старался Том сконцентрироваться на экспозиции, его взгляд лишь слегка пробегал по картинам. Шедевры отступали на задний план, словно очень дорогие обои, превращаясь из главной цели визита во что-то второстепенное.
Главный интерес для Тома представляла система охраны — количество людей, система сигнализации, расположение камер, дверей и окон, толщина защитных решеток. Это волновало его больше, чем мастерство художника, передавшего тончайшую игру солнечных лучей на шелке или перекаты мускулов под кожей. Каждая мелкая деталь системы безопасности отмечалась и запоминалась.
Обнаружив себя стоящим перед «Джокондой», Том заметил, что не помнит ни одну из картин, которые успел посмотреть по дороге. Поток туристов вынес его к нужному месту подобно прибою: вверх по лестнице, направо у крылатой Ники Самофракийской, через первые три зала с ранними итальянскими живописцами, снова направо, в Большую галерею, и затем, на полпути вниз, снова направо, в недавно отреставрированный зал Штатов.
Том стоял в глубине зала; прекрасная картина Веронезе «Брак в Кане Галилейской» находилась за его спиной, прямо перед ним на специально возведенной огнеупорной стене располагалась «Мона Лиза». Полукруглое деревянное ограждение держало толпу на почтительном расстоянии; толпы людей приходили и уходили из зала в соответствии с расписанием автобусов. С благоговением посетители смотрели на портрет снизу вверх, как на алтарь, объединяющий представителей самых разных верований; когда тишина сменялась звуком голосов, было понятно, что культурный хадж завершен. Некоторые делали круг по залу и с восторженными лицами подходили к «Моне Лизе» еще раз.
Том молча смотрел на картину, в очередной раз пораженный тем, какая она маленькая — всего тридцать дюймов в высоту и двадцать в ширину. Она выглядела отстраненной и немного одинокой — единственной на стене, за пуленепробиваемым стеклом и потрескавшимся лаком, и смотрела на Тома с печальной, почти потерянной, улыбкой.
